Земснаряд ирбенский: ОАО «СМП» | Дноуглубительный флот
ОАО «СМП» | Дноуглубительный флот
Тип судна – самоотвозный трюмный землесос с волочащимися грунтоприемниками, с гидроразмывом, 2 винта ВРШ, подруливающее устройство.
Назначение: дноуглубительные работы с отвозкой грунта на подводный отвал или рефулирование на береговую карту намыва на растояние
до 700 м при высоте подъема пульпы – до 4 метров.
Флаг: Россия, классификационное общество – РМРС, Регистровый номер – 842414, номер ИМО – 8305781 Ограничения: район плавания неограниченный, возможно проведение дноуглубительных работ при ветре не более 6 баллов, при высоте волны
не более 1,75 м (килевая качка) и не более 1,25 м (бортовая качка).
№ п/п | Судно | Год | Позывной |
---|---|---|---|
1 | Беломорский | 1985 | UHYW |

нижний
750 м3




Читать “Лебединый клик” – Солодников Геннадий Николаевич – Страница 11
Сережка идет впереди меня. Я нарочно пропустил сына, чтобы не ему к моим, а мне надо было приноравливаться к его шагам. Мы медленно двигаемся к домам. Еще смутно-смутно я начинаю понимать, что все мы в одной связке: мое детство, теперешний я, Сережка. И, не будь нашего сегодняшнего похода в лес, об этой связочке я, вероятно, так и не подумал бы.
…Прошел месяц. Как-то утром мне пришлось будить Сережку: ему нужно было в школу раньше обычного. Я Долго смотрел на него, ходил около и смотрел. Мне так не хотелось поднимать сына. Ведь маленький еще, ребенок, пусть поспит. Но тут же остановил себя.
В десять лет мы, как заправские сплавщики, прыгали по движущимся заторам. На десятки километров уходили в лес, за рыбой на дикие озера. Носили ягоды, грибы, шишкарили по кедрачам.
Десять лет — это же много! Почему тогда я считаю своего Сережку еще совсем маленьким? Ведь у него, как и у меня тогдашнего, уже есть своя жизнь, свой мир. Он маленький лишь по сравнению со мной…
Вот тут-то я впервые сам понял, почему тридцатилетних (да что там — пятидесятилетних!) престарелые родители не перестают считать детьми.
И привела меня к этому маленькая ниточка из неразрывной связки — зимняя лыжня.
ПАРУСНИК
Вечерний апрельский ветер почему-то принес запахи мокрой парусины и водорослей. По водосточным трубам, по обшитым железом карнизам звонко тенькала капель. Словно кто-то маленький и невидимый, радуясь концу вахты, отбивал склянки. Я затосковал, стал думать о море….
Вздрагивает мертвой зыбью «труба ветров» — Ирбенский пролив. Я пробиваюсь по обледенелой палубе судна к трапу на ходовой мостик.
Возвращаясь с работы, я прихватил на стройке заляпанный цементом сосновый брусок.
Каждую деталь парусника я любовно выстругивал, шлифовал, крыл красками. Палубу и мачту — бесцветным лаком, который проявил все прожилки в сосне, корпус до ватерлинии — белилами «слоновая кость», ниже — рыжим, озорным суриком.
С парусником я забывал обо всем. Насвистывая старые моряцкие песни, читал нараспев стихи про гриновские Зурбаган и Лисс.
И вот настал день «спуска яхты на воду». Я очень спешил домой. Даже изменил своей привычке ходить с работы пешком и заскочил в тесный трамвай. Позвякивая стеклами в рассохшихся пазах, он медленно поднимался по дамбе. Внизу распластался город, разделенный рекой. Прочертив по воде дугу, белый пароход подходил к нефтезаправочной станции. Гудка его не было слышно, только струя пара замутила воздух.
Вот так же было в последнюю встречу с Фымкой. Уже после Балтики. Я отыскал его земснаряд на Каме и нагрянул неожиданно… Он не мог проводить меня на пристань. Но когда теплоход проходил мимо закопченной землечерпалки, я увидел его, помощника багермейстера, на мостике. Издали Ефим казался совсем солидным мужчиной — широкоплечим и грузным. А давно ли мы с ним, молоденькие курсанты, бороздили финские шхеры… Ефим помахал мне рукой, потянул на себя рычаг, и над трубой земснаряда взлетел белый ком. Донесся прощальный хрипловатый гудок, внезапно оборвавшийся, как будто и у медного свистка отчего-то могло запершить в горле…
Дома, как ни торопил меня сын, я прежде выгнул из медной проволоки пять буковок. На срезе кормы засверкало мне одному понятное слово «Фымка».
Мы прошли к затопленному талыми водами котловану. Я закрепил паруса, привязал нитку и оттолкнул яхту от берега. Она заскользила по темной воде, потом повернула носом к ветру и заполоскала парусами. Когда я подтянул ее к себе, Сережка схватил мою руку с катушкой ниток:
— Дай мне. Я сам. Ты ведь не маленький…
Как часто со мной бывало это… Сидим с Фымкой на политзанятиях. Лейтенант, чуть постарше нас самих, бубнит что-то уже знакомое по газетам. А я размечтаюсь: высаживаюсь с отрядом командора Беринга на неведомых островах. Штормы, льды трещат, ветер воет… И вдруг — окрик:
— Курсант Угланов, повторите!
Я испуганно вскакивал. И долго мне еще было неловко, как будто за мной подглядывали, когда я был с самим собой наедине…
Очнувшись, я передал нитку сыну и сел в стороне на груду камней.
Хотя парусник по-прежнему назывался «Фымка», теперь он уже не был моим. Он принадлежал только Сережке. Для него это всего-навсего игрушка, которую он может сломать, подарить кому-нибудь или променять. Я тут уже не в силах что-либо сделать.
Я поднялся и побрел домой. И думал о том, что Сережка лет через десять уйдет от меня в свое «первое плавание» и его судьба станет в общем-то тоже мало подвластной мне.
ОСЕННИЕ ГРОЗДЬЯ
Бродишь по лесу, опаленному осенью. Гремишь опавшей листвой, высматриваешь поздние грибы. Взгляды все время вниз, под ноги. И вдруг вроде светлее стало, ярче засверкал палый лист, словно тончайшие обрезки меди, латуни и бронзы. Поднимешь голову — перед тобой, вся в тяжелых гроздьях, холодным костром полыхает рябина.
Не удержался я как-то, наломал охапку и принес домой. Поначалу не знал, что делать с гроздьями. А бросить жалко. Взял и развесил на бечевке над окном снаружи.
Сережка привязался ко мне: зачем да зачем это? Я ничего, не ответил ему. Я еще сам не знал…
Всю зиму висела рябина. Листья свернулись, стали ржавыми, ягоды пожухли и потемнели. Ветер раскачивал гроздья. Они терлись о стекло. По вечерам в тишине казалось: кто-то царапает в окно, попискивает жалобно.
— Убрал бы ты их, — сказала мне жена. — Жутко в темноте.
Я и тут не нашелся, что ей ответить, промолчал.
А потом как-то попал на выставку детского творчества. Она гудела, бурлила и плескалась, как разбуженный солнцем апрельский поток. Маленькие художники и зрители стайками бродили по залам, толпились возле рисунков и гомонили, гомонили…
А двое долго ходили вдоль стен, обегали глазенками лист за листом. Погрустнели и пошли к выходу. Тот, что искал свои рисунки и все повторял: «Здесь нет. А может, там, дальше?» — теперь плелся сзади, опустив голову. Печально повисла в его руке шапка, и волочились тесемки по полу…
Когда я уходил с выставки, мне тоже было немножко грустно. Как будто и я не нашел чего-то своего. Весь день не покидало меня это чувство.
Ночью была полная луна. На белой стене плясали, раскачивались тени листьев. За окном шуршали, поскрипывали по стеклу сухие ветви.
Надоедает мне долгая жизнь в городе. Не люблю современные типовые дома из серого кирпича. Иногда так не хочется заходить во двор, в окружение этих одноликих, понурых домов…
А тут я почувствовал себя не в каменной коробке, а в деревне, в отцовской избе. И чудилось мне, что в стекло стучится продрогшая черемуха, скрипит у ворот на ветру ветхий шест со скворешней-дуплянкой.
Казалось, подними я голову — и увижу над окном наклеенный на картон пожелтевший рисунок. Очень дорогой мне.
Зимой сорок седьмого, пожалуй, самого скудного из послевоенных годов, мне подарили акварельные краски — целый набор волшебных тюбиков. Таинственной музыкой звучали надписи на них: ультрамарин, кадмий, умбра, кармин.
Видно, длинными вечерами очень сильной была тоска по летнему теплу и шуму леса… Мне подвернулась репродукция картины, где белоствольные березы купались в полуденном свете и над лесной поляной дрожало тончайшее марево. И я скопировал ее акварелью… Много позднее я стоял перед нею — «Березовой рощей» Куинджи — в Третьяковке и грустно посмеивался над собой.
Я не стал художником. Но та далекая встреча с красками научила меня видеть, как ближе к вечеру голубеют тени на снегу, как в маслянистой воде пруда, отливающей вороненой сталью, вздрагивают отблески огней, как по весне окутываются голубовато-зеленой дымкой приречные ивняки. Она помогла мне ярче увидеть природу, полюбить родные края…
Интервью с ветераном ВОВ Шевчук Александр Андреевич – Краснофлотцы
На Васильевском острове, в Ленинграде, есть недалеко от памятника Крузенштерну есть одно памятное сооружение (можете хохотать). Это домик такой, по-флотски гальюн называется. Так вот от него, от этого самого домика, двадцать шестого сентября сорокового года на белом-беленьком теплоходе «Кремль» отправились мы в Кронштадт.
Покачивало слегка в Маркизовой луже. Расставив ноги на ширину плеч, мы, салаги, искали глазами силуэт Морского собора, ибо уже наслышаны были, что площадь вокруг него выложена чугунными плитами. Здорово, наверное: ножку как даешь… бум! Бум! Бум!
Корабли на рейде, корабли!
По правде на большом рейде стояла только плавмастерская «Парижская Коммуна» бригады подводных лодок да у самого мола торчал старый броненосец, бывший «Петр Великий», используемый как минный склад. А вся эскадра и легкие силы базировались уже в Таллинне.
Построили у склада (не минного, вещевого). Растопыриваем мешки-матрацы. А нам туда – добро: тельняшки – две, носки – три пары, фланелевка, суконка, форменка, бушлат, бескозырка, шинель, шапка-ушанка, роба парусиновая, ботинки хромовые, простые, ремень, воротники-гюйсы, перчатки, галстук… Ух! Не сдвинуть мешок. И это еще не все. Две простыни, наволочки… вот почему на флот берут здоровых ребят: хилому хлопцу не унести все это.
Переоделись. Не узнаем друг дружку. А командир роты:
– Товарищи краснофлотцы! Есть приказ: все ваше гражданское сохранить до вашей демобилизации, с тем чтобы вы могли потом переодеться в свое, а все военное, морское обмундирование сдать. Это делается в целях экономии…
– Ууууууууу! – в ответ.
– Отставить шум! – скомандовали.
В самые горькие дни сорок первого года этот приказ-ляпсус был отменен.
Мы в бескозырках без ленточек – не положено до присяги. Краснофлотцы «старики», отделенные:
– ты почему здесь стоишь без дела? Вот швабра! Вымыть гальюн и доложить! (многие юные хитрецы, закончив приборку, так и не выходили из этого помещения: выйдешь – сразу: «Ты почему?..»).
Экипаж. Карантин. Из окошек гальюна виден Кроншлот – старинная петровская крепость, полоска воды, а дальше – крыши, мачты, трубы… Рамбов. Ораниенбаум то есть.
Сюррррррр-люлюлюлюлю – поет дудка, морской соловей.
– построиться поротно!
Нам выдают ленточки! До присяги! И… почему-то написано на них «Береговая оборона КБФ»? – «Ладно, – утешаем себя, – есть же броненосцы береговой обороны» (нам так хочется на кораблях служить!).
– Наверх в кубрики, и через пять минут с вещмешками – сюда! Выполняй!
Варшавский вокзал. Понятно, куда едем: в Латвию, за границу (уже два месяца прошло со дня вхождения Латвии, Литвы и Эстонии в состав СССР, а думается по привычке – «заграница»!). Резекне. Пересели в игрушечные, чистенькие вагончики. Проводники в незнакомой форме… язык…
Шагаем по прибрежному асфальту от Либавы к городку военно-морской базы. Пробуем петь – куда там: тугой, как резина, ветер забивает глотку. Ленточки мокрые хлещут по щекам. Справа – взлетная полоса крохотного аэродромчика, слева – грохот, брызги до неба – огромный рейд, мол, море, Балтика во всю ширь!
– Поговорили и годи. Слухай мою команду… – это Литвиненко, или, как он сам себя называет, Лытвынэнко, наш отделенный, краснофлотец четвертого года службы. От-деление… шах! Шах! Шах! – одно наслаждение выполнять команды Литвиненко, – «вкусно» он командует.
– Молодцы, хлопцы! – то и дело похваливает нас отделенный. А мы:
– Служим Советскому Союзу!
Действие происходит в военгородке на площади у собора, который – родной братец кронштадтскому Николе.
За редкими соснами, за песчаными дюнами волны, как собаки, вскидываются на отмель.
… – запе-вай! (Эта команда – мне. Какую? Может, «Нюра, я еду в моряки»?).
Это дело было под Кронштадтом…
– А ну, хлопцы, а ну, бугаи!… – кричит Литвиненко ребятам. «Бугаи» подхватывают припев:
Пары подняли боевые корабли…
Случилось: на упражнениях у меня лопнула на винтовке деревянная ствольная накладка. Не то чтобы я усердствовал шибко во время команды: «на ру-ку!», просто дерево было трухлявое – винтовка-то образца девятнадцатого дробь двадцатого века. Однако наш старшой в воспитательных целях не наказал меня, а поставил со сломанным ружьем перед строем:
– За добросовестное отношение к строевым занятиям, в результате чего лопнула ствольная накладка, от имени командира полуэкипажа краснофлотец…
В общем, я получил первое внеочередное (до присяги!) увольнение в город. Выдали мне большую серебряную штуку размером с теперешний юбилейный рубль: два лата. Первым делом сфотографировался я у еврея-частника, потом попробовал – впервые в жизни! – пирожное с кремом.
Приближалась двадцать третья годовщина Октября.
С темна до темна «даем ножку» (к вечеру – еле волочим ноги) на взлетной полосе аэродрома, готовимся к параду. Сухопутному. Вместе с нами, молодыми, трудятся морячки с эсминца «Ленин» – он стоит в ремонте напротив наших казарм (экипажа), у стенка завода «Тосмаре». Как сильно отличаются от нас, салаг, ребята с корабля! Все у них подшито-подогнано. Оказывается, на кораблях есть свои портные!
Третьего ноября приняли присягу… «И если я нарушу эту священную клятву…» при этих словах голос обрывается, кажется, – все, сейчас умру…
– Параааад!. . Равняйсь! Смирррр-ноо!
На булыжной мостовой Либавы первый советский парад. Командует – армейский генерал-майор (фамилии не помню), принимает парад наш командир базы контр-адмирал Трайнин.
Колонны. Зеленая – красноармейская, черная – наша. Шик! Белые перчатки, боцманские дудки, ночью надраенные, сверкают на груди.
Было жутко, когда, докладывая о готовности войск к параду, генерал взмахнул перед самым лицом адмирала саблей (или палашом): так и распластать человека можно!
Мы прошли мимо трибун…хуже, чем на генеральной репетиции. Зато уж рявкнули «Зрасть!» и «Урааа!» – просто здорово. «Бугаи»…С парада брели, как наполеоновское войско из Москвы. В экипаже обедали – спали. Еле-еде дождались отбоя. А в час ночи – горнист заиграл зачастил: тур-ту ту-ту, тур-ту ту-ту…
– Боевая тревога! Боевая тревога!
Разбираем оружие, трем глаза… перед строем – контр-адмирал Трайнин и его начштаба Клевенский.
– Товарищи краснофлотцы! Кто до призыва работал на судах морского или речного флота – выйти из строя! Остальные – разойдись!
До утра вызывал по одному адмирал нас за перегородку и … стращал, стращал морем: “Там знаете, как укачивает? До смерти! Это вам не вдоль лозовых кустиков рейсы совершать…” Только двое “устрашились”, не пришли с согласием после завтрака к командиру базы.
“Купцы” приходят и уводят хлопцев – кого куда. Треть учебного батальона ушла на береговые батареи, что южнее Либавы стоят (мы их строили по ночам). Потом пришел черед и нам, “крестникам” Трайнина, кто не убоялся тяжелой корабельной жизни.
– Здравствуйте! Я – мичман Бумберс. Я пришел вас пригласить служить… Как это? Совместно с латышскими моряками.
Высокий, крупнолицый, не нашего покроя шинель, пуговицы от плеча к поясу – клином. Мичман вел нас по той же прибрежной дороге, по которой совсем недавно топали мы в полуэкипаж. Латыш напускал на свое лицо окаменелость, но смешинки так и сыпались из его голубых глаз. “Нет, братцы, – подумалось, – с таким ничего не страшно – ни шторм, ни гром!”
Пишет бывший матрос Лавтийского буржуазного флота Эдгар Залитис: “Посылаю воспоминание о составе эскадры Латвии перед передачей ее в состав КБФ. 1. “Вирсайтис”. Водоизмещение 510 тонн, ход 18 узлов; 2. Тральщики французской постройки “Иманта” и “Вестурс”; 3. Подводные лодки “Ронис” и “Спидола”, два буксира – “Варонис” и “Артиллерист” и шесть гидросамолетов – шведских.
Командовал этой “эскадрой” и довольно спокойно передал ее командованию советского Балтийского флота бывший царский офицер контр-адмирал Спаде. (Это произошло 19 августа 1940 года)”.
В своей книге “Морской фронт” адмирал Ю. Пантелеев вспоминает: “Эстонский комфлот после официальных приветствий спросил меня:
– Господин адмирал, когда мы будем поднимать советские военно-морские флаги? Они нам кажутся очень красивыми… мы к этому готовы.
Как позднее я узнал от контр-адмирала Трайнина, который в то время был в Либаве (весной 1940 года), с подобным же вопросом к нему обратился и командующий Латвийским флотом”.
Угольная стенка. Две калошины – тральцы “Вестурс” и “Иманта”, братец и сестрица. Рядом с ними внушительно выглядит – труба, фокмачта, мостик, длинная пушка – сторожевой корабль “Вирсайтис”.
– Равняйсь! Смирно! – командует Бумберс.
Выходят на стенку командиры кораблей. Командир (комдив) Межрозе поздравляет нас с вступлением в боевую интернациональную семью. Оказывается, мы уже распределены по кораблям. Я… приветствую военно-морской флаг нашей великой Державы, который весело полощется на корме “Вирсайтиса”!
И попадаем мы, девять славянских гавриков, в волосатые руки рыжего боцмана Цирулиса.
– Этто, сначит, ми вас всех сичас настроим… как это сказать? Устроим.
Мне досталось жить под полубаком. Показали рундук, где “все должно бить, как полошено”. Спать – в подвесной койке (гамаке), на день выносить его под боевую рубку.
Как в тумане – первый день корабельный. Во-первых, это тебе не “Кулга” – речной трамвай, на котором я корчил из себя морского волка. Все так необычно: трапы, кубрики, столы висячие, бачковые, обед, знакомство с товарищами-латышами, с русскими – легко потерять себя самого. И сон… не сон, бдение с думой: как бы к утру не уснуть и не проспать койку вязать (пеленать, как египетскую мумию). Гулкие шаги вахтенного…. По голове!
Называя корабельную службу “каторжной”, адмирал Трайнин, наверное, имел в виду угольную погрузку… От себя скажу: всякая работа из-под палки – каторга. А в то утро…
Надели робы, на руки – рукавицы, в рукавицы – ручки тачек (кое-кому достались корзины – это хуже) и…
На стенке – оркестр из латышских капралов-сверхсрочников.
И:
Утро красит нежным светом….
И:
Наверх, вы, товарищи…
Молодцы, черти, все разучили трубачи!
– Пошел, пошел, Иванов! Березкин, не сачкуй! В яму, в яму угольную не угодите! – шумит Петя Акентьев, машинист-одессит. Тут же, возле ямы, крутится юлой рассеянно-озабоченный механик Киртс (копия импресарио из кинофильма “Цирк”!).
– Ой, салага, на кого ты похож? – смеется мой старшой Смирнов.
– А ты? – парирую я. – Точь-в-точь абиссинский негус!
Потом два часа мыли, чистили, скребли, мылись, стирали… проголодались. Как замечательно кормят у нас на флотах! Традиция.
И вот он, момент! По всем палубам, кубрикам звонки: длинный – два коротких, длинный – два коротких.
– По местам стоять! С швартовых сниматься! (и то же самое по-латышски).
Шипит пар, дым из высоченной трубы нашего сторожевика накрывает черным одеялом берег, “Иманту”, “Вестурс”.
– Мазу уз прекшу! (малый вперед)!
Звяк машинного телеграфа… командир – грозный, неприступный – руки по швам – парадно вышагивает по мостику с крыла на крыло. На верхнем мостике у главного компаса (мое заведование) хлопочет чистенький, открыточный (усики-пиявки, пробор на голове) лейтенант Стурес.
Легли на створ – по корме – на выход из средних ворот гавани. Корабль, как перед старыми знакомыми, начал раскланиваться перед каждой встречной волной.
Мне стало плохо. Пресловутый ком перекрыл горло. Пулей с мостика! А там…вдоль борта уже склонили свои гордые головы Ваня Березкин, мой отделенный старослужащий Смирнов и прочие лица…(это позорное кормление рыб было у меня в первый и в последний раз. Так “не ругай меня, мамаша”, как поется в одной популярной песне).
Из дымки на горизонте – проблеск прожектора: тире-точка – буква “наш”, сигнал об открытии огня. И – фурр! Фурр! Фурр! Три снаряда, от полета которых воздух ходуном ходит. Три попадания в парусиновый щит, что у нас за кормой на буксире. Так стреляет крейсер “Киров”! Вот он, выполнив задачу по стрельбам, приближается к нам. Стремительно вырастают их воды тренога мачты, дальномеры, трубы, орудийные башни… Горнист играет “захождение”. Становимся лицом к проходящему мимо нас крейсеру. Красив! А ход! Говорят, торпедному катеру не догнать его.
Мы тоже стреляли. Щит для нас таскал тралец “Вестурс”. Стреляло носовое орудие Яши Румянцева. Результат: недолет, перелет, попадание. Комендоры утверждают, что это хорошо, по всем правилам-наставлениям. М-да… А “Киров”-то!
Уходим на зимний отстой у Усть-Двинской крепости, в Болдераю (пригород Риги). Декабрьские волны вскидываются на верхний мостик. Бедные “Вестурс” с “Имантой”! Как бы не утопли – только мачты из воды торчат. При заходе в Ирбенский залив ветер вроде бы приутих. Но тоже – крен под сорок градусов!
Правый поворот.
– Флаг “покой” до места! – командует Стурес. “Вестурс” и “Иманта” повторяют сигнал. И тут… у меня из рук ветром вырвало фалинь… флаг с прищепкой-клеунтом у самой реи! Это означает для идущих сзади – все время руль держи вправо. Мигом, никому ничего не сказав, по вантовому трапу… Колени дрожат от холода (больше от страха): вот-вот сорвусь. Мачта – хорошая праща, далеко бы забросила дурака. Не гляжу вниз, лезу, пытаясь даже петь что-то героическое, но уже и “мама” не сказать. Рея! Но по ней надо еще проползти до нока около двух метров, держась за оттяжки… и вот – флаг в зубах!
Вниз спускался без песен. Получил за “отвагу” три наряда.
Говоря теперешним языком, наша зимовка в Болдерае была продуктивной: мы с Березкиным стали настоящими сигнальщиками! (Семафор, световая морзянка, флажный свод сигналов…правила совместного плавания, силуэты кораблей, ведение журнала). А универсальный спец Бумберс учит сухопутному бою: коли, стреляй, бросай гранату! Хлопцы, которые недальновидные, ворчат:
– нужна нам эта пехотная грамота, как попу гармонь (все пригодилось вскорости!).
Для развития мускулатуры – дважды в неделю в крепости катаем мины, снаряды нянчим… Зато уж в увольнение на берег… Щедрый Межрозе отпускает в среду, в субботу, в воскресенье!
– Девушка по-латышски – мэйтэнэ. Эс юс милу – это значит: я вас люблю, – натасквет нас, салажат, все тот же многоопытный Бумберс.
Замполит Фролов:
– пожалуйста, помните, что вы – советские моряки! И чтоб по форме… в зимних шапках!
Сходим на берег, ищем сугроб поглубже, шапку – в снег, подругу боевую, бескозырку, – на голову! А патрули в Риге – сухопутные – ребята путные! А больше, кажись, ничего не нарушали.
Нарушали! Со стыдом вспоминаю вечер встречи с шефами, с рабочими завода ВЭФ, в канун Дня Красной Армии. Латышечки, беленькие, стройненькие, пели, чинно прыгали в танце. Мы тоже. Коля Гребенников, радист, играл на гитаре. А потом, крутанув в воздухе свой инструмент, пошшшшел бить чечетку!
Но один наш, как говорится, дурак испортил песню, – мой старшой Смирнов. Мы вчетвером несли его, пьяного, через весь город, а он… Никогда я не слышал такого грязного сквернословия. Дали мы ему! На кораблю присмиревший Смирнов шел своим ходом.
Март улыбается… рот до ушей! В большом носовом кубрике:
– Дорогие товарищи! – говорит замполит. – Сегодня мы встречаемся с замечательным сыном латышского народа, известным писателем-коммунистом Вилисом Лацисом! Мы знаем его по книгам, по всей его трудовой жизни и просим быть нашим депутатом в Верховном Совете…
Лацис, скуластый, широкоплечий, как-то весь сжимается от смущения, ломано говорит по-русски, потом по-латышски. Сын рыбака… Помню его веселое обнимание с нашим Леоном Бумберсом – оказывается, они однокашники по старой Лиепайской школе инструкторов флота (Латвийского).
Зюйд-вест апрельский гложет, крошит последние льдины в Рижском заливе. Встречаемся с немецким “купцом”, с большим пароходом, идущим “нах фатерланд”. Приспуская красный с черной свастикой на белом кружке флаг, толстый германец в форменной фуражке кланяется, как нэпман-лавочник. Я тоже салютую флагом, стронув его чуть-чуть с гафеля. Снова – немец, за ним – еще. Идут непрерывной кильватерной колонной из Даугавы в сторону Ирбена германские суда, увозя из Прибалтики свою пятую колонну. Расчищают поле боя? Уже оккупированы Дания, Норвегия… А из Берлина – по-прежнему клятвенные заявления в нерушимости Пакта о ненападении.
Матросские новости: фашистские самолеты то и дело появляются над Либавской базой. Будто бы наши дозоры на днях заметили у приемного буя, у средних ворот гавани, неизвестную подводную лодку.
В дозоре. Боевая готовность номер два. Ходим между Либавой и “заграничной” Палангой (Германия два года назад ее захватила у Литвы). Справа на горизонте цепочка торпедных катеров. Не наши, конечно, немецкие.
Июнь, начало лета, а радости нету – как перед грозой с градом. Пограничный катер у борта. Ребята сказали, что вчера на внутреннем рейде вынужденную посадку совершил немецкий гидросамолет. Наши арестовали летчиков, но из Москвы велели срочно отпустить, оказать помощь всяческую… Улетели фашисты!
19 июня. Я в госпитале (заправляя катер, наглотался бензина). Кострицкий, моторист:
– А сегодня мы в дозор уходим, поближе к Риге…
– Подожди меня! – прощу приятеля, и к милосердным сестренкам:
– Дайте мне мою одежку! Скажите, что сам нашел… Палдиес! Спасибо!
(22 июня в полдень фашистскими торпедными катерами был потоплен транспорт вместе с больными Либавского военно-морского госпиталя…).
Ирбен. Оба берега видны – эстонский остров Эзель и латвийский мыс Колка. Четыре пограничных охотника вместе с нами в дрейфе.
20-21 июня. Ничего существенного. Может, только поменьше германских судов прошло мимо нас из Риги. А погодка!
“Двадцать пятого, говорят, смена придет! Интересно, пустят ли нас в увольнение в этот раз?” Думается о чем угодно, только не о тревожном, о чем думалось в дозоре у Паланги.
“Собачья вахта” – с полночи до четырех утра. Стоим с молоденьким лейтенантом из подплава, взятым “напрокат” (забыд его фамилию). Стуреса к тому времени списали с корабля.
…Что-то много рыбацких судов – идут и идут в пролив, на выход.
– А ну-ка, освети их прожектором! – приказывает лейтенант. Не похоже на рыбаков, одеты чисто. – Ладно, – заключает штурман, – они никакой опасности не представляют. А там их еще погранкатера прощупают…
22.06.1941. 04.00. Смена вахты. В той стороне, где Виндава, сверкает что-то. Молния? Но ни одной тучки на небе. Снова всполохи.
– А может, это наши корабли…Учение, готовность номер два? – рассуждает Березкин. Будим командира. Командир:
– Радиста ко мне!
Заспанный Коля Гребенников доложил… что не может связаться с базой: вышел из строя допотопный передатчик.
Полным ходом идем поближе к мысу Колка, там должен быть пост наблюдения и связи. Семафор на берег: “вышла из строя рация, жду указаний, смены…” А с поста в ответ – крутит и крутит сигнальщик только одно слово: “война”, “война”, “война”.
12.00 Гребенников починил радио. Выступление Молотова… как обухом по голове. Иван Федорович, замполит, обычно улыбчивый, сейчас хмурый, осунувшийся:
– Товарищи краснофлотцы! Подлый враг напал на нашу любимую Родину, рассчитывая внезапным ударом смять нас, поставить на колени, уничтожить завоевания Октябрьской революции. Отбросим, товарищи, благодушие. Враг очень силен. Но мы – большевики! И мы обязательно победим! А если придется – умрем как люди.
Орудия, пулеметы – в небо, в море. Пока – ничего. Параллельно нашему курсу носятся, вспенивая воду, пограничники.
– справа девяносто – силуэт эсминца! – докладываю.
– Запросить опознавательные!
Наш. “Грозящий”. Морзянка: “Следуйте в Ригу, остаюсь на линии дозора”.
17.00. На траверзе – остров Рухну. Сзади, в Ирбене -артпальба. Темнеет. Барашки волн. Прямо по курсу – силуэты кораблей. Запрашиваем пароль – опознавательный. Идут в сторону Ирбена крейсер “Максим Горький”, эсминцы “Гордый”, “Гневный”, Стерегущий”.
…А это впереди не туча, это наши легкие силы на рейде Усть-Двинска с “Кировым” во главе. Без огней. Пропускают нас в Даугаву.
Всю ночь в Мильгрависе, задыхаясь от черной пыли, грузим уголь (одна труха). К рассвету сполоснули корабль кое-как, приводим в порядок машины, оружие. Солнце выскочило из-за сосен. Самолеты. Со стороны залива. Кто-то сказал: “Наши”… Самолеты разворачиваются над эсминцами, грузящими у стенки напротив мины. Рев, свист, грохот – такой, что кажется – земной шар раскалывается! А с берега, от складских помещений, пулеметные очереди…Фонтанчики угольной пыли у самого нашего борта. Крастыньш, Румянцев, еще кто-то с винтовками, побежали к пакгаузам, айсзаргов, местных фашистов, уничтожать. Вернулись ни с чем. Нигде никого.
В устье реки Бульупе. Грузим, таскаем в погреба снаряды из крепости: только здесь мы можем пополнить боезапас, только здесь остались снаряды к нашим чехословацким пушкам. Забираем даже учебные болванки – пригодятся!
В темном копотном небе сплошной вой, вспыхивают и гаснут разрывы снарядов. Бьют из-за крепости зенитки “Кирова”. Прожектора…Ага! Попался, гад? Крест на желтом пузе. Пули, пули, пули цокают рядом со мной!
– Самолет пикирует на нас! – ору, как поросенок недорезанный.
Межрозе:
– Что за базар? Спокойно надо докладывать.
Рядом – стук пулемета. Крастыньш… Ура Крастыньшу: фашист, не выходя из пике, хлюпнулся в Даугаву!
Какое сегодня число? Никто не знает. Авиация противника атакует нас беспрерывно. На рейде, в устье Даугавы – пароходы, мотоботы…&quo;еужели уже эвакуируют Ригу?”.
Все, что скопилось на рейде, нам приказано сопровождать в Моонзунд. Головным идет “Вирсайтис”, замыкает этот китайский флот “Иманта”. У “Иманты” на буксире три торпедных катера – нет бензина своим ходом идти.
Небо – горячее марево, вызывающее слезы, если долго смотреть. Одиночные “желтобрюхие” летают мористее, видимо, охотятся за нашими крупными кораблями, ждут, когда те пойдут в Ирбен. А нам и мелководный Муху-вяйн сгодится.
Со стороны залива, прямо к нам идет-стучит рыбацкий мотобот. Видим в бинокль: на мотоботе испачканные в чем-то белом адмирал Трайнин и капитан 1 ранга Клевенский – новый командир Либавской базы. Оказывается, шли на торпедном, катер скис, пришлось прибегнуть к помощи рыбаков. У нас была бочка бензина. Ушли высокие гости на одном из наших катеров назад, к “Кирову”.
“Постой, постой…а почему здесь Клевенский? Неужели мы уже оставили Либаву? А батареи, что мы, салаги, помогали строить? А наши ребята?” Только после войны все прояснилось: Либава геройски оборонялась больше недели. А Ригу…штаб Северо-Западного фронта оставил уже вечером 22 июня. Восьмая армия, отступающая от Либавы и Виндавы, вела в эти самые дни, дни нашего отхода в район Эзеля – Даго, ожесточенные бои с фашистами восточнее столицы Латвии).
Латвия… уходят твои сыны. Без боя почти…
Боцман Цирулис – чуть свободная минута – гладит всеобщего любимца команды старого кобеля Джека, что-то говорит тихо по-латышски. Джек – смирный, притихший, напуганный. Не узнать собаки. Как услышит за облаками звук летящего “Юнкерса”, начинает, задрав лохматую морду, подвывать. А бывало…
– Джеки, – просят его матросы-латыши, – покажи, как баришня входит в баню?
Джек становится на задние лапы…
2 июля. Узнаем от комиссара (введен институт комиссаров) Фролова о наших потерях.
– Товарищи, на всех направлениях идут ожесточенные бои. Враг несет потери, теряем и мы… здесь. Кроме “Сторожевого”, который был поврежден в Рижском, погиб эсминец “Гневный”. Помните, он сопровождал “Максим Горький”…”Горький” тоже…оторвало носовую часть. Это произошло северо-западнее Даго, там фашисты выставили минную банку. У нас мало
тральщиков, потому-то и “Киров” проходил по углубленному земснарядами проливу Муху-Вяйн…
Ух, сколько нас тут скопилось, в Моонзунде! “Сильный”, “Сердитый”, “Смелый”, “Стойкий”, сторожевики “Снег”, “Туча” – из “дивизиона хреновой погоды”, как его на Балтике величали. Готовятся к походу в Рижский залив.
Бухта Трииги, северо-западная кромка Эзеля. Радио в кубрике:
– братья и сестры, соотечественники, к вам обращаюсь я, друзья мои..
– Тише, тише! Сталин говорит! Сталин!
– …сейчас решается вопрос: или – или…
Суровы лица моих боевых товарищей… (“Если придется, умрем как люди…”).
Вот какое дело: Межрозе уходит от нас… на повышение. “Ведь он капитан 2 ранга, а на таком малом корабле”, – объяснили нам. Жаль. Очень даже жаль.
Пришел новый, шумный, круглый, небольшого роста старший лейтенант, грузин. Широкая, как решето, фуражка с крохотным козырьком.
– Команде купаться! – с ходу приказал новый командир. Всеобщее удивление (а вдруг самолет сейчас?..) Но мы уже три недели не раздевались и не разувались. Стоим в трусах на баке, у ног бескозырка… Так положено: если после купания твоя бескозырка будет одиноко лежать, значит ты, того, пошел к морскому шкиперу…
– В воду!
Сигаем с высоты шесть метров прямо в жгучий, как крапива, студень медуз. Бррр! Разгребаю эту нечисть, ищу место почище и… натыкаюсь на притонувший труп краснофлотца…
Счастливый новый командир: пока мы пребывали в обществе медуз, ни один стервятник не появился над нами.
А зовут нового командира Гриша. Фамилия? Зачем фамилия? Гриша и Гриша. Гришу знает вся Балтика! Сколько анекдотов про него она ходило до войны. “А помнишь, как Гриша из отпуска возвращался? Командование получает от него телеграмму: “Масква – сталица нашей Родины, задэрживаюсь на двое суток…”
17 июля. 23.00. Справа по курсу темная полоска острова Муху.
– Прицел 130, целик…Орудие… Залп” – корабль дернулся.
– Орудие… залп!
Ведем огонь по батарее противника на Виртсу. Мористее – бьют – перепонки трещат! – три наших миноносца. И еще с Эзеля, береговые стволы Елисеева.
Высадились наши. Триста краснофлотцев. Путь в Рижский залив свободен!
…не успеваю записывать в журнал. Сегодня нас бомбили двадцать восемь раз. Уже не страшно. Отупел.
Пикирующий бомбардировщик Ю-87. Неубирающиеся шасси – ноги грифа, стервятника.. А когда он, стервятник, вываливается из-за облаков, кажется, с телеги камни сбрасывает (крестьянское восприятие).
Пишу первое с начала войны письмо родителям на Украину. Уцелевший чудом после бомбежки, пробитый осколками почтовый ящик на столбе… а местность та, куда писал…Радио на штабном пароходе: “наши войска, после… боев… оставили город Житомир”… а это уже на 70 километров восточнее изначальной моей родины…
Бухта Рохукюля. Снимаемся, идем в дозор в Соэло-Вяйн (между Эзелем и Даго). Не успели выйти на фарватер, навстречу пограничный МО, на носу катера – наш Джек. Он перешел от нас на “Иманту” три дня назад, во время смены дозора…
– Вот только собаку и удалось выловить, – сказали ребята. – Мина…
“Иманта”, сестрица “Иманта”! Дорогие, золотые хлопцы!
Джек жмется к ногам, дрожит.
Проходим у острова Вормси. В кильватер за нами – два транспорта, буксиры, цепочка торпедных катеров тянется за буксиром.
Да, следуем в Таллинн. Кончился у нас иноземный боезапас, нечем воевать.
Моонзунд для нашего корабля навсегда остался за кормой.
Еще до глубокой осени будут прорываться сквозь вражеский огонь, мимо Муху, в Рижский залив наши корабли, будут громить там германские конвои, еще будут ребята Преображенского летять с Эзеля в “неуязвимое” небо Берлина и загонять в бункер брюхатого Геринга и самого бесноватого Адольфа, еще будут наши бойцы обливаться кровью в неравной схватке за архипелаг. Особенно ожесточенные бои разгорятся на южной оконечности Эзеля – Сырве. А потом, после ухода командования на Ханко (и дальше самолетом в Кронштадт), оставшиеся… кто пулю в лоб, кто переправится через Ирбен на латвийский берег в партизаны, а кого на связанных колючкой бревнах прибьет к берегам нейтральной Швеции. Выживут они и еще долго будут трудиться на родине, на дальних лесосеках…
Моонзунд…
Главная база Балтфлота – Таллинн. Редкие самолеты на большой высоте. Зато другое беспокойство – проверяющие. Химик, минер, связист, что еще? Комиссар Фролов ворчит:
– Сотни раз немцы нас проверяли за этот месяц.
С мостика эсминца “Карл Маркс”, из репродуктора:
Вставай, страна огромная,
Вставай на смертный бой…
Мурашки по телу! Это даже не песня, а крик!
…Таллинн окружен! 7 августа немецкие войска рассекли пополам нашу 8-ю Армию, и вышли на берег Финского залива в районе Кунды. Эту новость мы узнали 8-го утром во время погрузки угля, под “музыку” главного калибра крейсера “Киров”.
В полдень снимаемся. В Кронштадт. Там нам поменяют пушки: на две наши 2иностранки” осталось десять фугасных снарядов и болванки учебные.
Гриша привел штурмана, лейтенанта с черным чубом:
– Георгий, – отрекомендовался лейтенант. (“Жора”, – подумали мы).
Два транспорта грузятся в ковше. Боже, сколько же он, гад, народу покалечил! В порт на машинах и всяко прибывают и прибывают раненые. Небритые, глаза запали.
Идем. Впереди “Клюз” и “Ударник” с тралами, потом мы, главная сила конвоя (с десятью снарядами), за нами транспорта, шаланды, мелкие катера – все облеплено-увешано увечными, травмированными.
Ход, естественно, в час верста – только кустики мелькают, по поговорке. Только приготовились у Наргена сделать правый поворот – “юнкерсы”! Группа. За ней – еще, еще. Идут низко, словно на посадку. И – пулеметно-пушечным огнем по надстройкам, по палубам, по ногам, по головам… истошные крики. Раненые поднимают в небо костыли, культяпки. Наш огонь – мимо: уж слишком низко летают!
– Перископ слева! – кричит Березкин.
– Орудие – левый борт!
Вдруг – черная копна взрыва выросла в том месте, где был перископ. Видимо, германская субмарина с миной встретилась.
Снова “юнкерсы”. Две бомбы. Нам!… Нет, мимо. Вот он, фашист, на выходе из пике. Носовое Румянцева – хрясь! Снарядом-болванкой ему по хвосту!
О, как они, фрицы, хорошо умеют нырять! Это вам, сволочи, за раненых на пароходах, за “Иманту”! Еще не так вас будем колотить, погодите!
Две “Чайки” (И-15), родные “этажерочки”, встречают нас, покачивая крыльями. Толбухин маяк открылся. Дошли!
… издавна на флоте о командире корабля, о талантах его судят по швартовке, постановке на бочку и якорь. Наш Гриша… Нет, он, по-моему, в этот раз превзошел всех командиров: с каким шиком он, бросив якорь, (там, где надо), пролетел впритирку мимо стоящего эсминца, дал задний и – аж присел “Вирсайтис” – остановился в тридцати сантиметрах от стенки. Приготовленный Цирулисов кранец, для смягчения удара, не понадобился. Молодец, грузин!
Скребки – в руки! Сурик, старый кузбасслак. Едкая пыль обволакивает нас под корпусом, разъедая кожу на лице. Маслопупы в машине ковыряются, рабочие морзавода крепят на баке и на юте площадки для новых стомиллиметровых орудий, а еще будет две сорокапятки, пушка-автомат тридцатисемимиллиметровая. Во! Теперь, простояв недельку в доке, мы будем больше похожи на боевой корабль. А то новый штурман Жора признался, что он, когда увидел в Таллинне “Вирсайтис”, подумал: “а это что за пароход?”
28 августа. Вышли из дока и… при выходе из гавани нос в нос встретились с крейсером “Киров”, он шел в сопровождении двух эсминцев. Пассажиры – сухопутные, гражданские на борту. Неужели… Таллинн? И это – все, что осталось от флота, самого сильного в Союзе? Только дней через десять мы узнали подробности перехода от ребят с миноносцев – как шли по минным полям под непрерывными ударами вражеской авиации (нам было легче в сто раз).
Не погиб, жив несравненный, как поется в песне, Балтфлот! И он себя еще покажет.
Куда мы идем? В Ленинград? Зачем? “Чайки” барражируют над Маркизовой лужей. Морской канал. У каменной отсыпи – грозная громада линкора “Марат”.
И, может, это редкость в истории Ленинграда – днем разводят мосты, пропуская нас. На набережных любопытные. Ох, не на парад корабли вошли в Неву, не на праздник…
В темноте подошли к Понтонной (двадцать с лишним километров от Ленинграда). Катер ЗИС по корме. Гриша:
– Сигнальщик! Спроси в мегафон: куда топаешь, сороконожка? (я повторяю слова командира, он не терпит никакой редакции своих приказаний).
– Я командир отряда, Чероков, – ответили из темноты.
Командир отряда приказывает немедля продвинуться вверх по реке в район Кормчино и оттуда открыть огонь по Ивановскому, куда прорвались уже немцы.
Все окрест осветилось вспышками наших новеньких соток. Мы так близко подошли в позициям немцев, что на наш огонь они сразу ответили… минометным огнем (тоже небывалый в истории случай).
Мины с противным визгом перелетают через нас, и их квакающие разрывы слышны у противоположного берега. Угомонили мы тех минометчиков.
Утром отходим вниз, к Усть-Ижорскому заводу. А с заводского причала:
– Не подходи! Стрелять буду!
Что такое? У нас приказание… А это, оказывается, охранница… прямо на мостик направила свою двустволку. Увещевали. Ни в какую! Тогда Гриша, в шутку:
– Носовое орудие – на правый борт!
Яша Румянцев принял игру, разворачивает длиннющий ствол прямо на ретивую тетку. Но не такие ленинградки, чтобы убояться какой-то стомиллиметровки!..В общем, если бы не подоспел ее начальник, пальнула бы заполошная тетка из ружья по мостику.
Кроме сигнальщика и рулевого дела, я – пулеметчик. Мой “Виккерс”, родной брат нашему “Максиму”, укреплен на правом крыле мостика. Меняю охлаждение – воду с глицерином, смотрю, как у меня со смазкой замка, и сам не помню, как это случилось – скользкий, масленый замок совсем неслышно – шух за борт… В жар и холод бросило меня. Это же трибунал! Рядом – Иван Федорович, комиссар:
– Ты чего? На тебе лица нет.
Я доложил: так, мол, и так.
– Ты никому еще не докладывал? Успокойся. На будущее наука. Сегодня эту рухлядь, – он кивнул на пулемет, – сдадим в заводской металлолом, а нам, взамен “Виккерсов”, поставят новенькие ДШК. Отличное оружие!
А меня колотило всего, до самого вечера.
Пришли и стали на огневую позицию у поселка Свердлова эсминцы “Строгий”, “Гордый”, “Славный”. У Невского лесопарка притулился “Стройный”, канлодка “Красное знамя”, канонерки (бывшие самоходные баржи-грунтовки) “Зея”, “Ока”, “Сестрорецк”…
Приведу несколько строк из книги адмирала Ю. А. Пантелеева “Морской фронт”:
“Невская оперативная группа начала создаваться лишь в сентябре. Можно себе представить, как сложилась бы обстановка восточнее Ленинграда, если бы здесь не была вовремя создана флотом мощная артиллерийская позиция северного берега, не было кораблей, поддерживающих нашу героическую пехоту”.
Столб с дощечкой: “Деревня Овцино” (написан мягким “и”). Вероятно, писали, как произносили, здешние немцы, бывшие колонисты. Овцино. Теперь здесь наша, почти постоянная, позиция.
8 сентября. Баржа со снарядами. В появившуюся над кораблем “раму” (немецкий разведчик) не стреляем: вдруг с дуру сбросит чего-нибудь в боезапас? Флаг-арт каплей Слизкой прибыл. Будет “работка”!
Боевая тревога. Тревога на лицах командиров. Потравили носовой, чтобы носовая и кормовая пушки могли стрелять в сторону реки Тосны.
Говорит Гриша:
– По данным разведки, враг готовит переправу через Неву с целью соединиться с финнами. Мы нанесем удар… Сигнальщики, пока комендоры работают, смотрите в оба – возможна ответная атака с воздуха.
– Носовое…. Кормовое… прицел сто двадцать восемь… Огонь!
Били до трех утра с перерывами для изменения корректировки.
Потом… Они… Плыли…
Радио: “От Совинформбюро. 8 сентября наши войска оставили город Шльссельбург…” Немцы на берегу Ладоги!
Одиночный самолет сыплет листовки. “Доблестные бойцы и командиры Рабоче-Крестьянской Красной Армии! Вы сделали, что могли… Ваше положение безнадежно. Переходите на сторону войск Великой Германии, вы получите мир, хлеб, жизнь. Настоящая листовка является пропуском…”
– А больше, фриц, ничего тебе не хоцца? А? – спрашивает пространство машинист Акентьев, одессит из города Николаева. Петр Акентьев вынес из машинного патефон.
Татьяна, помнишь дни золотые…
Поет Лещенко (да не Лева, а тот, старый). Под элегическую музыку Акентьев пускается в воспоминания.
– Понимаешь, только я это сошел с трапа – я тогда на “Марти” служил, – смотрю: идеть… глаза, брови…Идеть! Я сама – раз-раз глазами на мене. Подхожу к ней, представляюсь: “Петруччио! Из Одессы!” И – под ручку. А она, понимаешь, дрожать начинает. Ну, тут я…
Петруччио, Петруччио… Что бы мы делали без твоей травли?
В темноте на полнеба сплошное, бесконечное вибрирующее зарево – передовая. Не условное, а настоящее огневое кольцо. Ребята собираются в разведку. Петя Акентьев, кок Костя Головин. Придирчиво осматривает их снаряжение старший группы, бывший командир погибшего недавно катера МО лейтенант Чудов – высокий, плечистый, сапоги гармошкой. Старик Лерхс, латыш-сверхсрочник, просится в разведку, его не берут (он 1895 года рождения!). Не взяли и меня. “Еще успеешь”, – сказал Чудов.
…Напоролись наши ребята на немецкую разведку – в темноте, в болоте. Ранен Акентьев. Осколком гранаты, ниже спины…
– Гад буду, я не поворачивался к фрицам задом! – оправдывается Петро. (Верно, граната разорвалась у него за спиной).
Идти в лазарет на плавбазу “Банга” Петруччио отказался наотрез, боясь всенародного осмеяния своей раны.
Как изменился Ленинград за месяц! В окнах первых этажей мешки с песком, щели во дворах и скверах. Строй за строем с винтовками и противогазными сумками через плечо – ополченцы, салаги наши стриженые. На ленточках: “Бригада подводных лодок КБФ”.
Мы с мотористом Кострицким держим на руках бьющийся о стенку у Смольного катер, ждем командование Отряда с совещания. За поворотом Невы – раскаты орудийных залпов линкора “Октябрьская Революция”, крейсера “Киров”.
…А у нас – позор! – на борту заседание трибунала флота. Бледный, аж светится, на скамье перед судом мой бывший командир отделения Смирнов (доигрался!). Я с винтовкой – слева от Смирнова, рулевой Семенков – справа..
“… за самовольный уход с корабля во время боевой тревоги, отсутствие на боевом посту в течение двух часов, пьянку…именем Российской Советской…бывшего старшего краснофлотца …приговорил к высшей мере наказания…” Волосы у меня дыбом поднялись под бескозыркой! А Смирнов… улыбается… что он, с уме съехал? Страшно!
Резко ухудшилось питание. Соевая каша – ложки две, кусочек хлеба… но еще хуже – нечем стрелять: норма – три снаряда на орудие в сутки.
6 ноября приехали артисты. Джаз Скомаровского в краснофлотской форме… Но… поступила заявка армейцев на обстрел немецких позиций. И Гриша решает: оставить прислугу носового орудия воевать, концерт не отменять! Пушка ухала, кораблю дергался. Случалось – гильза скатывалась в люк, к ногам молоденькой певицы (кажется, это была Ольга Нестерова).
Были исполнены – на “бис” – “Чайка смело пролетела…”, “Синий платочек” – довоенный, где еще пулеметчик не строчит…вспомнились мне Толмачево, Красный Вал…Так и разреветься недолго.
Настоящим праздником было известие по радио о торжественном собрании в Москве, посвященном 24-й годовщине Октября, где с докладом выступил Иосиф Виссарионович Сталин! А потом еще весть о параде на Красной площади. Мы, молодые, еще ничего, а у некоторых старослужащих слезы на глазах…
8 ноября. С самого утра беспорядочный – по площади – обстрел акватории. Я – вахтенный у трапа. Бушлат. Тулуп. Винтовка. Подсумок.
…Разрыва не слышал. Что-то ударило в живот, опрокинуло на спину. Горячо…Встаю на колени, распахиваю тулуп…Бляха прокарежена насквозь…Осколок…и – крохотная царапина на животе!
Ввиду контузии (испуга, скорее всего) лежу в медкаюте, читаю газеты. “Ожесточенные бои на Вяземской направлении. На подступах к Ленинграду немецко-фашистские войска вынуждены в ряде участков перейти к обороне”. “Оборона столицы на рубежах…поручена командующему Западным фронтом генералу армии Жукову”.
Портрет Жукова.
13 ноября. Лед, снег. Нева в торосах. Значит, здесь нам зимовать?
Тринадцатого, после обеда. Буксир-ледокол, уверенно круша лед, подходит к нашему борту. Авральные звонки.
– Со швартовых сниматься!
“Вирсайтис” нехотя, как заспавшийся человек, разворачивается на след буксира, лед за кормой варится. Идем вниз. К лесопарку? В Ленинград? Вопросов задавать не положено.
– Смотреть по бортам! – шумит Гриша.
Прошли лесопарк. Так же ушли, еще до праздников, эсминцы “Гордый” и “Славный”.
Гранитный столб. С этого места в ночь ч 25 на 26 октября (с 6 на 7 ноября) 1917 года…Здесь стояла “Аврора”, у моста лейтенанта Шмидта, теперь – “Вирсайтис”.
Лед взломан на Неве кораблями, встает на дыбы. Полярная ночь… прожектора в небе…
Ффуууррр! Хгах! – снаряд. Прямо посередине моста. Ффууррр! Хгах!… Город молчит, не отвечает. Ледяное безмолвие. Ленинград! Это – ты?
Приказ: следовать в Кронштадт. Раздвигаем льдины, идем Петровским фарватером, по свежему следу – ходят наши, несмотря на то, что фрицы сидят сразу же за торговым портом и лупят, и лупят по заливу. Вот и нас заметил фашист, начал лед колотить, дышло ему в печенку!
В Кронштадте: грузим уголь, боезапас (побольше, говорят, берите!). Продуктов не дают. “Там получите”. Гд quot;там”?
За Толбухиным нет сплошного льда – каша. 17-00, а у же стемнело. Снег в глаза, волна, покачивает слегка.
Давненько мы в море не были! Идем на запад одни, без поддержки на случай.
– На румбе?
– Двести семьдесят.
– Два градуса вправо.
– Есть два градуса вправо.
Черная стена ночи. Горят, вспыхивают и гаснут гребни волн, светятся фосфоринки в соленой студеной воде. Сноп огня из трубы.
– По этому “пожару” нас и засечь нетрудно. Подлодки караулят… – говорит комиссар, прижимая к глазам бинокль. Гриша нагибается к переговорной:
– В машине! Что вы мне фейерверк устраиваете? В Хельсинки видать!
Светает. Вернее, сереет. Поперек курса – темная гора. Гогланд. К зюйду от острова – эсминец дозорный прохаживается. Втискиваемся в бухточку под горой. Сууркюля. Гриша с комиссаром в штаб сбегали и:
– приготовиться к походу!
– Фььюююууу! – это не дудка боцмана, это мы, кто был на мостике, издали такой звук, когда узнали, что идем на Ханко, народ увозить оттуда.
Ханко… это было единственное место в начале войны, где наши войска не отступали. Наоборот, брали у противника острова, охватывающие с двух сторон нашу военно-морскую базу.
…Ну, двинулись.
– Справа пять – мина!
– Слева сорок – мина!
Черный шар качается на волне, ожидая жертву. Четыре отростка – “рогульки”, как окрестил их потом Зощенко.
– Сигнальщик! Сигнал: вижу мину. Лево на борт! Комендоры, мину расстрелять! – несется с мостика.
Братья-пушкари суетливо наводят сорокапятки…Бац! Бац! И…мимо. Наконец сам Леонид Петрович Бумберс выстрелил. Попал! Но взрыва не последовало – мина только притонула. А эта еще опаснее, чем та, невидимка, на якоре, что ждет тебя под водой – ту хоть затралить можно.
Мы идем в голове. За “Вирсайтисом” – ТЩ “Ударник”, сетевой заградитель “Азимут”, транспорт “Вахур”, ТЩ “Клюз”. Замыкают шествие три сверхтихоходных тральщика-ижорца 35, 58 и 42. Курс – 230.
Еще крупно видна южная оконечность Гогланда. С веста двинул на нас снежный заряд. Потом – туман, такой, что с мостика кормы не видать.
– Командир! Становитесь на якорь, – приказывает старший в отряде капитан 3 ранга Белков. Пытаемся прожектором передать приказание начальства на задние корабли. Наконец вслед за нашей справа и слева по корме загремели в клюзах якорь-цепи.
Чуть туман поредел к утру – мы с Лобановым, моим новым отделенным, в один голос:
– Слева по корме красная башня. Маяк! Расстояние…
Это был Родшер. Жора-лейтенант побежал на верхний мостик пеленг взять.
Мимо нас, впритирку, “Азимут”. Зацепил своим якорем наш, сорвал. Ругань на полубаке на русском и латышском языках (боцман Цирулис в гневе всегда переходит на родное наречие).
– Совершенно турная примета. Эта корабль, когда будет спускаться на тно, и нас саперет, – сокрушается старик Лерхс.
Поход на Ханко переносится на завтра.
19 ноября. Курс – вест. Волна. На камнях у Гогланда то и дело взрываются мины, брошенные прибоем к берегу. Грохот вселенский! Со стороны Хельсинки в блеклом холодном небе появляется финский самолет-разведчик и ложится на наш курс, впереди. Кто-то шутит:
– Лоцман!
Пробуем стрелять по нему. Разрывы снарядов (как электрические лампочки лопаются) на километр ниже цели. Зря палим. Через час “лоцман” передает нас своему коллеге, и так продолжается до темноты.
Мины, мины плавучие…Язык болит докладывать. Что-то будет с нами ночью?
В час ночи вышел из рубки штурман отряда Рабинович:
– Сейчас будет бить двенадцатидюймовка с острова Мяккилуото. И точно. Далекая вспышка слева. В воздухе хор-хор-хор и… корабль делает прыжок. Уши заложило, столб воды, поднятой взрывом, своей косматой вершиной достает до луны! Недолет, перелет, по корме, по курсу (совсем близко столбы!) Это продолжается полчаса. Ух!
Снег в глаза. И свет морзянки. Ханковский дозор – канонерская лодка “Лайне”. Под артиллерийский грохот швартуемся в гангутской гавани. Камни, каменные лбы-острова торчат из воды. Славные ханковские “ястребки” барражируют над нами. Пакгаузы в порту – настежь: бери, что хочешь. Во! Куриное рагу. Жаль только, что хлеба нет. Некоторых наших мореманов после невской голодухи жадность одолела, и теперь… из гальюна не выходят.
Посадка. Веселые полуматросы-полусолдаты (по форме). Гангутцы! Ящики, мешки – все закоулки на корабле заняты. Противник бьет по рейду. Становимся в колонну в прежнем порядке. “Лайне” провожает до поворота у острова Руссаре.
01-00. Снова луна. И снова, как вчера: хор-хор-хор…Ахх! Работает трехсотпятидесятимиллиметровая дура Мяккилуото.
– Мина у правого борта” – голос Яши Румянцева.
Даю сигнал на “Азимут”… Пронесло? Взрыв!
Что-то тяжелое ударяет меня по затылку (кусок шлюпки). Поворачиваю голову – гора воды и обломков опускается с неба в море. Мне показались даже…летящие сапоги. Это не мы. Это “Азимут”. Из осевшей горы показалась корма с винтом, люди…Человек семь успел ухватить подоспевший катер МО. Это все, что осталось от команды и от трехсот пассажиров-гангутцев.
Утром узнаем: ночью отстал и подорвался на мине тральщик “Меньжинский”…
Страшная арифметика: за один переход погибло два корабля… и семьсот командиров и краснофлотцев – молодых, сильных, здоровых!
И все же – корабли нашего отряда высаживают в Сууркюле полторы тысячи бойцов! Дальнейший их путь – в Кронштадт, в Ленинград.
Снова – на Ханко! Вся музыка знакомая – самолет, мины, обстрел – повторяется. И шторм. Жестокий. Треплет нас, конвой растягивается.
– Сигнальщик! На ТЩ “Клюз”: форсировать ход!
Ответ: “не могу”. Потом тральщик швырнуло волной в сторону и мне не видно, что он там пишет. – – Почему не читаешь, в бога… застрелю! – орет Гриша и тычет мне пистолет в затылок.
– Стреляй, дурак! – я поворачиваюсь лицом к пистолету.
В это время из штурманской выходят командир отряда Белков, Рабинович и Жора-лейтенант… Неистовый кацо разом успокаивается.
…На обратном пути отстал и подорвался на мине ТЩ “Клюз”. Спасенных нет.
Письмо:
Здравствуйте, Нина! Я – Шура. Помните? В Новый Год в Толмачеве вы меня по голове гладили, успокаивали, когда одиночеством заболел… простите, что пишу ни с того, ни с сего – больше писать сейчас некому. Да, тут у нас, у борта корабля, сидит дядя Коля, рабочий с “Севкабеля”. Он здесь помогал корабли размагничивать. А сейчас он уйдет на катере в Ленинград. Ленинград… как далеко это отсюда. Далеко не по расстоянию, а потому… Мы сейчас готовимся… не знаю, к чему. Все ребята пишут, а дядя Коля ждет.
Это, наверное, некрасиво – писать малознакомому человеку, который сам сейчас – голодный, под бомбами… Но я очень хочу, чтоб кто-то знал на свете, куда я подевался… Мы третий раз идем на Ханко, а в море – сплошные мины.
Прощайте, Ниночка!
Шура. 29.11.41
P. S. Щенячий скулеж получился, а не письмо. Простите, Ннчка. Но переписывать уже некогда – на мостик кличут.
Шура
– Пижоны! – костит Петя Акентьев своих коллег-маслопупов со сторожевика “Коралл”. – Жлоб на жлобе сидит и дрожит над собственной шкурой. У нас вон тоже трубки потекли, а мы идем.
Петя мешает мне сосредоточиться над “Цусимой” (самое время читать такие книги).
…На мостике рядом с Гришей новый командир отряда каплей Шевцов.
Тихо снимаемся с якоря. Идем. В нашей струе – белый, камуфлированный транспорт “Минна”, канлодка “Волга”, ТЩ “Ударник”.
Час двадцать (опоздали финны! Или – мы?). Мяккилуотто засекла высокий айсберг – “Минну”. Лупит, лупит…
Пять двадцать.
– Справа по борту работает маяк! – ору.
– Это Юссаре. Сейчас определимся, – обрадовался Жора-лейтенант.
– Маяк действует, значит корабли противника где-то поблизости…
Не успел командир отряда это договорить – вижу: четыре точки правее вспышек маячных.
– Справа шестьдесят – торпедные катера! – докладываем в один голос Лобанов и я.
– Орудие… Осколочными…
Нет, это не катера медленно приближаются, это что-то покрупнее.
Фуррр! – снаряд, прямо по курсу. Второй – за кормой, у носа транспорта.
– Командир, выходите навстречу противнику, атакуйте, пока он нас… Сигнальщик! Сигнал: выхожу из строя, не следовать за мной. На “Волгу”: открыть огонь по кораблям противника! – командует командир отряда Шевцов.
– “Волга” на сигнал не ответила! Продолжает идти прежним курсом, – докладываю.
– Ладно, сами управимся, пусть охраняет транспорт, – сказал Шевцов.
Четыре вражеских сторожевика приближаются строем фронта, пристреливаясь к нам трассирующими. Убит телефонист. Бегу на кормовую с данными для стрельбы… Не успел подбежать… Крастыньш! Арнольд! (Опять он!) Попал!!! Горит коробка фашистов! Горит! Теперь только одно вражеское судно стреляет в нашу сторону – неровно, плохо. Остальные два сторожевика заняты тушением пожара. Пусть погреются.
…Ложимся на прежний курс. А наши тихоходы так наддали за то время, пока мы воевали, что настигли мы их перед самым последним поворотом на Ханко, у острова Рюссаре.
Ну, еще раз, здравствуй, многоуважаемая “Лайне”! Здравствуй, Красный Гангут!
Дым. Дым глаза ест. Если б не ветер – только он и спасает. По всему рейду – от Руссаре до гавани – корабли: “Стойкий”, “Славный”, несколько базовых тральщиков и… громадный плавучий дворец – турбоэлектроход “И. Сталин”.
Вслед за “Вирсайтисом” втягивается в начало гавани – мокрый и пуганный – наш отряд. Швартуемся на самом краешке стенки, поближе к выходу, – не только, чтобы при сильном обстреле отойти на рейд, а…
По специально проложенным рельсам слетают и слетают, кувыркаясь, в гавань вагоны, платформы, паровозы. Вот подъехал грузовик. Дверцы распахнуты, и задом… Успел ли шофер выскочить? Успел. Стоит, встрепанный. На высокой скале, как памятник – лошадь. Живая. Старшина пехотный левой рукой дает ей сухарь, а правой… пистолет…в ухо коняге…
Люди! Причем тут лошади?
Эвакуация.
Барахольщики шныряют по открытым пакгаузам. Климов, строевой из мобилизованных, тащит целую гору бушлатов, форменок.
– Куда тебе все это? – кричим. – Мать честная!
Климов:
– Вот придем в Кронштадт, попросите: “Дай бушлатик!”. А я вам: “А этого (показывает) не хотите?”.
– Вы мародер, Климов, – совестит старика Жора-лейтенант. – Наполеон армию растерял по лабазам в Москве. Читали “Войну и Мир”?
Нет, Климов такой ерундой, как чтение эпопеи “Война и мир” не занимался. Запихав в рундук и еще куда-то свою добычу, старик семенит на пирс.
Ждем погрузки.
Огненная ночь. Все горит. Взрывы. Корабли с рейда бабахают по передку. Последние часы обороны Гангута.
Наши старослужащие, блюдя традиции флота, переодеваются во все чистое. Мы, салаги, смеемся: нас, грязных, морской шкипер не примет.
По рейду, в дыму, по крупной зыби, не переставая стрелять, маневрируют среди всплесков-разрывов эсминцы. Буксиры подходят к ним, на ходу перегружая мешки, ящики…Ближе к вечеру, отрываясь постепенно от противника, придет на погрузку прикрытие. А вдруг… у них… на плечах…
Свои! Вот кто-то, из наших, корабельных, громко зашептал, показывая на командира в краснофлотском бушлате, наброшенном на китель:
– Гранин это, ребята, Гранин!
Мы с умилением смотрели на героя – руководителя дерзких гангутских десантников (19 островов захватили хлопцы у противника с начала войны!).
Машинный старшина Данилушкин стал обстоятельно рассказывать, как в финскую он чуть было не попал к Гранину в лыжный отряд, но… Но тут пришлось прерваться Данилушкину – подъехала легковушка. Сам командир базы Кабанов прибыл на пирс – всеобщий любимец ханковцев, хоть и весьма строгих правил, говорят. Большенный какой! А брови! Одно слово – генерал.
К нам гости. Артиллеристы железнодорожные. Спускаются на борт по трапу как-то застенчиво. Что вы, ребята! Будьте как дома! Двести сорок человек. Пушек не везут. Взорвали.
02.12.41 17.55
Снег пошел….
Наверх, вы, товарищи!…
Прощай, пылающий Гангут! Воистину красный. Прощай и ты, первая наша потеря у маяка Юссаре. Ты как залог, что мы еще вернемся сюда. Пусть гранит тебе будет пухом, Богданов из Боровичей…
Командир отряда Шевцов ушел от нас на БТЩ “Гак” – он идет впереди, с тралами, вторым “Ударник”, потом мы, за ними “Минна”, буксиры. Замыкает конвой главная сила Гангута – эстонка “Лайне”. Эсминцы и “Сталин” остались забирать последние тысячи.
Небо горит за кормой!
– По секторам смотреть! Что там у Юссаре?
– Ничего не видно, товарищ командир.
О, красавица, вышла луна. Мы – как на ладони. Надо бы спуститься поужинать, да кусок в горло не лезет – Богданова убитого вижу.
Спускаюсь в кубрик, раскрываю “Цусиму”. Ну-ка, Алексей Силыч, свет Новиков-Прибой, что происходит сейчас у вас на “Орле”?
Хриплый голос Вани Березкина:
– Саня! На вахту. Забыл?
– Иду, иду. Никак от книги не оторваться.
Набрасываю на плечи тулуп. Я – на левом крыле мостика, Лобанов – на правом. Как всегда, ботинки у него не зашнурованы, шинель не застегнута: Лобанов уже тонул, на танкере, в Таллиннском переходе.
Гриша, смирный, притихший, стоит возле рулевого. Луна спряталась. Огромное зарево заполыхало за кормой. Потом донесся протяжный гул. Потом – еще, еще. Жора-лейтенант вышел из рубки:
– Это “Сталин”…
Молчим. Есть о чем помолчать. Снова – пламя и грохот. Мяккилуото (финская батарея) бьет по горящему турбоэлектроходу.
Ни “Ударника”, ни БТЩ впереди: луна скрылась за тучу. Провожу по своему сектору биноклем…
– На левом траверзе силуэт подводной лодки! В надводном положении! – кричу.
– Носовая… огонь!
Яша Румянцев, словно только и ждал этой Гришиной команды: гхах! Перезарядил: гхах! Попали, нет ли – не видать. И вдруг оттуда, от лодки – фуррр! И еще. Второй снаряд разорвался у самого нашего борта. Осколки искры высекли из Яшиной полубашни!
– Огонь! – приказывает Гриша.
А подлодка… уже пошла на погружение.
Время 03-30. Ветер – 17 метров в секунду (семь баллов). Температура воздуха минус 13. Следить за погодой – мой кусок хлеба. Анемометр в руке…
-Смотрт, смотреть! – шумит Гриша.
И без шума ясно, чем пахнет недосмотр. Лодка-то…
Снова светло. Луна! Даже в войну красиво. Впереди замигал зеленый огонек – “Ударник” правый поворот показывает.
– Право руля.
– Руль вправо.
Спускаюсь в большой носовой кубрик – Кузе, рулевому, смену разбудить. Храп. Стон. И враз… кубрик подпрыгнул от мощного взрыва! Пулей на мостик. Пар из котельной; волны через кормовой мостик; механик Киртс над пропастью, где была корма, в белых кальсонах (кормы с пушкой нет). Все это фиксируется в какие-то доли секунды.
Мимо нас – белое привидение – транспорт “Минна”…
– Сигнальщик! На “Ударник”: имею пробоину (кормы нет!), – диктует Гриша, – прошу оказать помощь.
“Ударник” разворачивается (на минном поле) пытается подойти к нашему тонущему левому борту. Проснулись-опомнились пассажиры. Как вода с плотины – снесли леерные стойки, хлынули (тральщику удалось стукнуться в наш борт) на палубу ТЩ, мимо, на палубу, мимо! Борта кораблей сплющивают упавших…
Пытается командир “Ударника” еще раз подойти, но его отбрасывает волной (семь баллов).
– Саша, – говорит Жора-лейтенант, – посвети спичкой, посмотрим место, где тонем. Так…. Банка Кальбодагрунд, справа – Юминданина…
Глубина 65 метров.
Штурман привязывает к рулону с картой грузик.
Спокойствие лейтенанта передается и мне, я перестаю дрожать (корабль держится!) Мы обнимаемся…
На шкафуте – боцман, катер. Люди обсели – катер о фальшборт!
Два лейтенанта армейских с пистолетами в руках возле кучи спасательных поясов, собираются палить друг в друга. Климов:
– Возьми фланельку, хочешь – бушлат! (И этот, как те лейтенанты).
А корабль держится!
Никого на носу. Осталось до “купели” метра полтора…
– Мама, мамочка!…
После рассказывал Бумберс: “Мы… это, когда было мера три до “Ударника”, прыгнули. Я, Данилушкин, Крастыньш. Простояли до Гогланда – негде было сесть, столько людей спасли матросы…”.
Рассказывает Петя Акентьев: “Я тоже сделал сальто, но… попал за борт, между двух корпусов. Как меня не раздавило, не сделало из мене блин – удивляюсь. Ору. Подали с “Ударника” конец, я уцепился за него зубами, как вошь за кожух!”.
Жора-лейтенант: “Документы утопил, не знаю, что делать? Смотрю – механик Киртс пояс надевает… Вместе прыгнули за борт, волны разбросали нас. Вдруг слышу голос Гриши. Шлюпка на гребне волны! Кричу, захлебываюсь… Замерзаю, чувствую – конец. Нащупал пистолет в кармане, но пальцы не подчиняются… теряю сознание. Потом – шум! Шум мотора слышу! Морской охотник! Кричу… Подобрали”.
Комиссар Фролов: “… Кажется, не помню, я за какой-то ящик ухватился, потерял сознание. Как иголку в сене, нашел меня “Ударник”. Ефимов, командир, старый мой приятель. Спасибо ему”.
…Мешают валенки. Начинаю стаскивать их, захлебываясь, под водой. Пробкой вверх, на трехметровую волну! Руки – грабли, молочу локтями подальше от корабля, а то утянет за собой. Вокруг – головы, ящики…
– Маруся, – кто-то кричит, – прощай!
– Вставай, проклятьем… – голос тонкий, обрывается.
– В господа…в адмиралов… Не умеют воевать! Аааа!
Теряю сознание. Очнулся от грохота: “Вирсайтис” – вертикально (все с него осыпалось)… На фоне луны. Постоял так с минуту и… пошел вниз, как решившийся на все самоубийца. Тихо стало. Никто не поет, не ругается. Кто-то рядом хекает…Двое в гимнастерках. Глаза красные, навыкате, – хватают меня за ноги, за шею…
– А ну, отлупись на два лаптя в сторону! – кричу акентьевскую фразу и ухожу с этими двумя под воду. И там, вопреки психологии утопающих, они меня упускают.
…Звездочка. Маленькая, но яркая. Низко так, кажется, метров десять до нее. Венера? Марс?
Я из седых глубин земного горя
Лицом тянулся к утренней звезде…
Все, хватит! Не на что больше надеяться, все наши корабли ушли. Руки по швам – пошшел вниз.
Страшно быстрое кино крутит передо мной жизнь: мама повязывает платок (у меня болят уши), Галка целует, привстав на цыпочки, технорук Петровский (в военном) смотрит мне в глаза…
Нет, нет! Если каждый вояка будет так легко сдаваться… Выталкиваю себя! Глубоко, однако, я уже успел утонуть. Хватаю, как рыба, воздух…Винты! Проворачиваются, “живые”. От винта! На корме… Не по-нашему написано… Неужели немцы подбирают? Нет уж, сучки, лучше я сам… Гребу локтями… А что же там написано? Да… это же “Лайне”
– На “Лайне”! Спасите! – кричу. (Слева, на луне, черные головы-валуны. Цепляются зубами за поданные концы, срываются…) – Спасите!
– А ты кто такой? – почему-то спросили с мостика.
– Сигнальщик с “Вирсайтиса”!
Бросили спасательный. Меня стало ветром относить от корабля. Бросаю круг. Смотрю: шлюпка на талях по правому борту. Я к ней. Два человека качаются вверх-вниз. Уловил момент – раз! – локтями за борт.
– Забрасывай ноги! – кричат.
– Нет ног, отморозил, кажется.
– У нас все равно нет врача! – пьяный голос.
Набрасывают, однако, под мышки петлю. Все. Выключился.
Снится: кто-то подбрасывает меня вверх. Больно. Возвращаюсь к жизни. “Подорвались, подорвались!” – слышу. Открываю глаза: красноармейцы сбились у люка, лезут друг на дружку… Паника.
Бежать не хочется. И не могу: все тело – сплошная рана. Осматриваю себя, как та английская бабка у Маршака: ей-богу, это не я! Я на решетках над котлом, в валенках, в белых брюках, гимнастерка с ефрейторской штукой в петлице, на голове полотенце…Уши потрогал: волдыри.
Возвращаются на прежние места красноармейцы: это был не взрыв – шуровку уронили в кочегарке! Нервы… А вот это уже настоящий взрыв! Но никто никуда не побежал. Узнали: канлодка “Волга” подорвалась. Но идет самостоятельно.
На мертвых ногах спускаюсь с просушки вниз.
– О, явление Христа народу! Жив, крестничек? – радостно шумит чумазый, пьяненький слегка кочегар. – Я – Ваня! А ты?
– А я – Саня!
– Елочки! Я думал – хана тебе. Честно. Пульс пропал, положили тебя на юте к тем…. Которым все равно, где лежать. Между прочим, там лежит ваш старшина 2-й статьи, комендор, Потатуев, кажется, его фамилия? В живот чем-то… Кричал, просил добить… Так вот, лежишь ты там, а мне обидно: чуть не накрылся из-за тебя. Вынул тебя из кучи и давай тебе искусственное дыхание делать. Даже паром тебя из шланга подогревал! Учти. Может и меня когда из беды вынешь, война-то, видать, длинная будет. Тут еще ваши есть. Идем, покажу.
Открываю дверь… Яркий, прекрасный свет над столом! Кузя, Лобанов бросаются целовать, предлагают выпить. Что-то синее (денатурат)?
Я плачу…Заводят патефон.
Бей, винтовка,
Метко, ловко…
Какая прекрасная песня! Самая лучшая на свете…
– Эсминец, эсминец по курсу! А наших здесь нет… – разнеслось по канлодке.
“Лайне” все свои снаряды давно уже раскидала. Еще на Ханко. Туман. Впереди – силуэт большого корабля. Что-то будет?.. Лобанов:
– Товарищи! Тише! Это же мой танкер! Он здесь еще с августа, когда из Таллинна шли, дрейфует… Не хочет тонуть, как человек…
Все облегченно вздохнули (но… командиры-то, по-моему, должны были знать место притопления танкера? Должны!).
Новая беда: открылся Гогланд, а обогнуть его – нет паров, все сгорело в топке. Снова бросают ребята в огонь кто что: бушлаты, шинели, ломают сохранившееся дерево надстройки.
Эсминец “Свирепый” встречает нас. Раньше бы встретил, когда без хода были. Ну, ладно. Как говорится, как бы бабка ни хворала, лишь бы к сроку померла. Дошли!
А морозец-то того…. Хорошо, хоть гора от ветра закрывает. Командование острова поселило нас, утопленников, на отдых в помещение… не то финский домик, не то сарай. Солома!
Зарываемся, как в детстве, согреваемся помаленьку. Ожили ребята, робкая радость в глазах. И печаль. Сколько товарищей потеряли…
“Сколько-то нас, с “Вирсайтиса”, осталось? – думаю. – Здесь, в сарае, пока на лицо только трое – Кузя, Лобанов и я”.
4 декабря. Утро. Интенданты сухарей прислали. А чем размочить? Где-то матросы откопали старый ржавый чайник, бегу на стоящий напротив сторожевик “Коралл”.
– Нет у нас кипяточку! Нет, ничего у нас нет. Повадились! – истерично завопил мордастый, в замасленной робе краснофлотец. Я замахнулся врезать чайником, но псих вовремя захлопнул дверь камбуза. “Вот гады! Правду говорил про них Акентьев – жлоб на жлобе”, – матерясь, бегу ни с чем в сарай.
На вопросительные вопросы ребят я сбрехал:
– У них пресной воды нет (скажи я правду – “Кораллу” не избежать абордажа).
Сидим на соломе, живем, сухари жуем, снегом запиваем.
Ветер. Ветер. Отряживая с одежек гогландскую солому, поднимаемся по трапу на БТЩ “Гафель”. Что-то нам уготовано на пути от Гогланда до Кронштадта? Но… как бодро, даже весело смотрит на нас с мостика славный хохол Шкребтиенко, командир “Гафеля”, что поневоле настраиваешься на оптимистическое: “А ни хрена! Дойдем и вернемся, и усэ переможэмо!”.
Приглашают в… трюм. Это хуже: я, как птица к ветке, к мостику привык. Ладно, можно и в трюме ночь перекуковать…
Застучали БТЩ -тара-тара-тара, эсминцы, транспорт “Минна”, мелочь разная – в кильватерную колонну…
Жизнь идет, кораблики идут, кланяясь встречной волне. А мы, вспотелые, как суслики, спим. Впервые за несколько суток.
Пушка ударила – звенящий звук по корпусу!
– Подъем, братва!
Идем в разведку, на палубу. Солнце! Снег сверкает! Стоим во льдах. Синим дымом окутан “Стойкий”: ведет огонь по северному, занятому финнами берегу. А оттуда – вспышка – уууу! – снаряды рвут луд возле самого эсминца.
– Форт Ино, – с мостика слыхать, сигнальщики примерзли к биноклям.
Вспышка на южном берегу… Это – Красная Горка! Черное шрапнельное облако над районом вражеской батареи. Еще, еще облако! Форт заткнулся. Спасибо, Горка, родная!
Впереди, на горизонте, знакомый нам, как папа с мамой, силуэт ледокола “Ермак”.
Вот он обходит вокруг нашей кавалькады (один торпедный успел уже пойти ко дну – льдом раздавило).
Мы чувствуем себя полярниками, возвращающимися на родину после страшной зимовки с корабельными катастрофами.
– Толбухин! Толбухин! – восклицают гангутцы, увидев в конце белого бесконечного поля палец кронштадского маяка.
– Команде “Вирсайтиса” построиться!
Боже! Да это же Бумберс! Даргайс бедрис! (дорогой товарищ!) Я люблю вас! (Эс юс милу)!
Строимся. Кто в чем. Сколько-то нас осталось?..
– Па парятку расшитайсь! – командует наш дорогой латыш.
– Первый!
– Второй!
Шестьдесят четыре в строю. С командирами. Значит, погибли – команда – 29 человек…
(Годы спустя – было время – посчитали: всего из 240 гангутцев и 93 членов команды спаслись 96. 237 – остались там… Заплатили за нас).
Бредем…Женщины, все повидавшие кронштадские бабоньки, смотрят на нас, пригорюнившись.
Моряки с погибшего корабля – сироты – идут…
АльтФлотСССР Эпизод 4.1 Полтава – Альтернативная История
АльтФлот СССР. Эпизод 4. Новая надежда.
Реальная история: западная граница СССР
1 сентября 1939 года Германия напала на Польшу.
С 17 сентября — 29 сентября 1939 года производился Польский поход РККА — военная операция Рабоче-крестьянской Красной армии в восточных областях Польши, вошедших в её состав по итогам Рижского мирного договора 1921 года, и в Виленском крае, преобразованном в Виленское воеводство, находившемся под управлением Польши с 1923 года.
В результате операции под контроль СССР перешла территория площадью 196 тыс. кв. км. (50,4 % территории Польши) с населением около 13 млн человек.. Территория Виленского края вместе с Вильно была передана Литве согласно «Договору о передаче Литовской Республике города Вильно и Виленской области и о взаимопомощи между Советским Союзом и Литвой», подписанному 10 октября 1939 года. Территории, относимые СССР к Западной Украине и Западной Белоруссии, в результате организованного при участии советской стороны «народного волеизъявления» были «воссоединены» с УССР и БССР соответственно в ноябре 1939.
Перед началом войны между Германией и СССР войска РККА были выдвинуты на позиции, удалённые на 200—300 км от оборудованных для обороны, с низкой пропускной способностью сети транспортных коммуникаций и отсутствием необходимой военной инфраструктуры (аэродромы, топливохранилища, склады), отвечающей условиям современной для того периода войны, и территорией, населённой преимущественно нелояльным к советской власти местным населением.
С 28 сентября по 10 октября 1939 года СССР заключил договоры о взаимопомощи с Эстонией, Латвией и Литвой, согласно которым эти страны предоставили СССР свою территорию для размещения советских военных баз.
15 октября 1939 года нарком ВМФ Н.Г.Кузнецов утвердил «Базирование кораблей КБФ на порты Эстонии и Латвии на 1939–1940 гг.». Уже 11 октября 1939 г. в Таллин пришли первые советские корабли — лидер «Минск», эсминцы «Гордый» и «Сметливый», а два дня спустя в Палдиски прибыли плавбаза «Кронштадт» и дивизион подводных лодок. 15 октября в Таллин прибыла эскадра КБФ в составе линкора «Октябрьская Революция» (флаг командующего флотом), крейсера «Киров», эсминцев «Гневный», «Грозящий» и «Стремительный», четырех сторожевых кораблей и др., всего 12 вымпелов.
22 октября по приказу наркома ВМФ крейсер «Киров» под флагом командующего эскадрой КБФ флагмана 2 ранга Н.Н. Несвицкого в сопровождении эсминцев «Сметливый» и «Стремительный» перешел в Либаву.
После принятия в июле 1940 г. Эстонской и Латвийской республик в состав Советского Союза,, а также подписания мирного договора с Финляндией КБФ получил ряд портов, выдвинутых к устью Финского залива, и на побережье Балтийского моря — Либава, Виндава, Рига, Ханко, Палдиски, Таллин, Выборг.
Большое увеличение протяженности морской границы требовало развертывания береговой обороны в новых районах базирования флота. Такие пункты, как Либава, Виндава, Ирбенский пролив, острова Моонзундского архипелага, Ханко, Биорке, совершенно не имели обороны с моря.
К началу войны программа строительства береговой обороны не была закончена. Ряд батарей заканчивался строительством в ходе войны. Круговая оборона островов и батарей, которая понадобилась во время войны, не была предусмотрена.
К летней кампании 1941 г. работа в указанных направлениях была в полном разгаре, но для завершения ее требовалось время — около двух лет.
В июне 1940 года в результате подписания Пакта Молотова-Риббентропа Румыния была вынуждена уступить Бессарабию и Северную Буковину СССР. В результате была образована Молдавская ССР.
http://rkka.ru/oper/moon/main.htm
http://lib.rus.ec/b/253277/read
Альтернативная история
В сентябре 1939 года СССР воздержалось от перехода советско-польской границы, и повергнутая немцами Польша не увидела ни одного советского солдата на своей территории.
С 28 сентября по 10 октября 1939 года СССР заключил договоры о взаимопомощи с Эстонией, Латвией и Литвой, согласно которым эти страны предоставили СССР свою территорию для размещения советских военных баз. Всего на зарубежной территории было организовано три ВМБ – в Либаве (ныне – Лиепая), Риге и Таллинне. По итогам мирной Балтийской конференции в декабре 1939 года, к СССР отошли острова Моонзундского архипелага.
Более вплоть до роковой даты 22 июня 1941 года СССР не вел военных действий и территориальных захватов. Не была образована ни Молдавская ССР, ни Прибалтийские республики.
Вместо строительных и дорожных работ на территории Западной Белоруссии и Западной Украины, а впоследствии в Прибалтийских республиках СССР продолжило лихорадочными темпами наращивать темпы приведения в боевую готовность своих «Укрепленных районов» на западной границы, а на Балтике – вместо укрепления новой береговой линии и инфраструктурных проектов сосредоточилось на создании Моозундского укрепленного района, ставшего образцом фортификационного искусства 40х годов 20 века.
На море в октябре 1939 года отмеченные в приказе на перебазирование надводные корабли, подводные лодки, тральщики, суда обеспечения заняли предусмотренные военные базы.
Ядро флота осталось в Ленинграде.
В Таллинн и Ригу перешли небольшие отряды, каждый из которых состоял из двух эсминцев типа Портер-Бис, одного шлюпа типа Новик-Бис и двух СКР «Ураган-бис», пяти тральщиков, нескольких танкеров и судов обеспечения. Подводные лодки и подводные минные заградители, сопровождаемые двумя СКР, шлюпом и плавбазой, заняли Либаву. Для проживания краснофлотцев в каждый из трех портов были поставлены по два пассажирских лайнера для проживания. Члены семей моряков остались в СССР. Быт на заграничных военных базах был организован так, чтобы в срок 4 часа все были готовы сняться с якоря и выступить по указанному маршруту.
| Ленинград | Таллинн | Рига | Моозунд | Либава | Итого КБФ | Всего РККФ | доля КБФ в РККФ |
Линкоры типа Севастополь | 2 |
|
|
|
| 2 | 3 | 67% |
Крейсера типа Светлана | 1 |
|
|
|
| 1 | 3 | 33% |
Эсминцы типа Портер-бис | 4 | 2 | 2 |
|
| 8 | 32 | 25% |
Шлюпы типа Новик | 1 | 1 | 1 | 1 | 1 | 5 | 17 | 29% |
СКР типа Ураган-бис | 4 | 2 | 2 | 2 | 2 | 12 | 48 | 25% |
Охотники за подводными лодками | 9 | 4 | 4 | 4 | 4 | 25 | 100 | 25% |
Тральщики | 30 | 5 | 5 | 5 | 5 | 50 | 200 | 25% |
Подводные лодки | 30 |
|
| 10 | 10 | 50 | 200 | 25% |
Подводные минные заградители типа «Калев» |
|
|
|
| 20 | 20 | 40 | 50% |
Торпедные катера | 30 |
|
| 20 |
| 50 | 200 | 25% |
Пехотно-десантные корабли | 15 |
|
| 10 |
| 25 | 100 | 25% |
На островах Моозундского архипелага соорудили хорошо замаскированную базу торпедных катеров и подводных лодок, которую прикрывал шлюп и два сторожевых корабля типа Ураган-Бис. Была предусмотрена возможность маневра наличными силами и средствами с использованием пехотно-десантных кораблей. На острове был оборудован современный аэродром. Оборону архипелага взяла на себя стрелковый корпус РККА в составе трех стрелковых дивизий, усиленный артиллерией и, на крупных островах, танками. К маю 1941 года строительство долговременных защитных сооружений Моозундского укрепленного района было в основном завершено.
К южному побережью архипелага на понтонах привели корпус сгоревшего в 1919 году линкора Полтава, на который в Ленинграде предварительно вернули две орудийные башни (две другие к тому моменту украшали собой Ворошиловскую батарею на дальнем востоке). Корпус затопили у берега, а палубу и погреба боеприпасов 305 мм башен и барбеты укрепили бетонном. У корпуса намыли земснарядом стену из грунта, для предохранения от торпед противника.
Командно — дальномерные посты для двух башен главного калибра, а также приборы управления зенитным огнем расположили отдельно от батареи, на возвышенностях островов
Как и холодная вода для бытовых нужд, так и перегретая вода для отопления в зимнее время подавалась по трубам с берега. Горячей воды для душа и кондиционирования предусмотрено не было. Сброс фекальной канализации проводился прямо в море. Электроэнергия вырабатывалась в нескольких котельных на берегу, и передавалась на батарею в бронированном кабеле в земле на глубине 2,5 метра
Несамоходная неплавучая плавбатарея была оснащена 20 спаренными 40мм Бофорсами и 5 спаренными 127*38мм американками. Впоследствии немцы назвали батарею «Кузница вдов» по эффекту, который батарея оказала на пилотов Люфтваффе, безуспешно атаковавших острова в 1941 году.
Реальная история
14 апреля 1938 года в Хельсинки, в посольство СССР в Финляндии, прибыл второй секретарь Борис Ярцев. Он встретился сразу с министром иностранных дел Рудольфом Холсти и изложил позицию СССР: правительство СССР уверено, что Германия планирует нападение на СССР и в эти планы входит боковой удар через Финляндию. Поэтому отношение Финляндии к высадке немецких войск так важно для СССР. Красная армия не будет ждать на границе, если Финляндия позволит высадку. С другой стороны, если Финляндия окажет немцам сопротивление, СССР окажет ей военную и хозяйственную помощь, поскольку Финляндия не способна сама отразить немецкую высадку. В течение пяти последующих месяцев он проводил многочисленные беседы, в том числе с премьер-министром Каяндером и министром финансов Вяйнё Таннером. Гарантий финской стороны в том, что Финляндия не позволит нарушить свою территориальную неприкосновенность и вторгнуться в Советскую Россию через её территорию, было недостаточно для СССР. СССР требовал секретного соглашения, обязательного при нападении Германии своего участия в обороне финского побережья, строительства укреплений на Аландских островах и размещения советских военных баз для флота и авиации на острове Гогланд (фин. Suursaari). Территориальных требований не выдвигалось. Финляндия отвергла предложения Ярцева в конце августа 1938.
В марте 1939 года СССР официально заявил, что желает арендовать на 30 лет острова Гогланд, Лаавансаари (ныне Мощный), Тютярсаари и Сескар. Уже позже, в качестве компенсации, предложили Финляндии территории в Восточной Карелии. Маннергейм был готов отдать острова, поскольку их всё равно практически невозможно было ни оборонять, ни использовать для охраны Карельского перешейка. Переговоры безрезультатно прекратились 6 апреля 1939.
5 октября 1939 СССР предложил Финляндии рассмотреть возможность заключения с СССР аналогичного пакта о взаимопомощи. Правительство Финляндии заявило, что заключение такого пакта противоречило бы занятой им позиции абсолютного нейтралитета.
Альтернативная история
Тем временем, на море подошли к концу осенние советско-американские маневры 1939 года. Советская сторона была представлена легкими крейсерами «Киев» и «Минск» проекта Бруклин-бис, и двумя эсминцами типа Портер-бис. Все эти 4 современных кораблей были построены на американских вервях и вступили в строй в 1938 году. В ходе учений были отработаны вопросы несения конвойной службы, нарушения коммуникаций и спасения на море. Крейсера готовились к трансконтинентальному переходу – поскольку в зимний период обучения ледовая обстановка и на Балтике, и на Северном море не благоприятствует боевой учебе, на зиму 1939 года планировался переход к атлантическому побережью США. К тому же, машинам не мешала переборка силами американских инженеров в условиях завода – изготовителя. Американцев, да и советское командование, интересован вопрос состояния машин после двухлетний эксплуатации в СССР
10 октября 1939 года порт Турку с дружественным визитом посетила эскадра советских крейсеров «Киев» и «Минск» проекта Бруклин-бис, в сопровождении двух лидеров типа Портер-бис и двух хорошо знакомых бывшему русскому офицеру Маннергейму Новиков-бис, ставших из эсминцев — конвойными шлюпами
11 октября на соседних причалах ошвартовались американцы – 4 тяжелых крейсера.
Прошедшие при посредничестве американцев переговоры на этот раз увенчались успехом: СССР и Финляндия подписали договор о ненападении. Финляндия объявила демилитаризованную зону шириной 200 км, и согласилась на американских наблюдателей в ней. Необходимость в уже назревавших военных действиях СССР и Финляндии, к счастью, отпала.
Река Преголя: где находится, исток, длина, глубина, характер и рыбалка
Река Преголь – крупнейшая в Калининградской области. На ней расположены города Черняховск, Гвардейск и Калининград, поселок Знаменск и другие города и поселки. На Преголе находится Музей Мирового океана, знаменитый плавучий маяк Ирбенский и множество других достопримечательностей. Это уникальная река, протекающая только по территории Калининградской области.
Географические характеристики
Прегол берет свое начало от слияния двух рек Анграпы и Инстручи, которые сливаются воедино у города Черняховска.Устье расположено в месте впадения в Калининградский залив. Она не широкая, как у больших рек, но имеет свои особенности: протоки, острова.
Длина реки Преголя от впадения до устья составляет 123 километра, вместе с притоком Анграпа – 292. При образовании ширина ее невелика, всего 20 метров, в устье расширяется до 80. Направление течения реки река идет с востока на запад. Дно песчаное, иногда илистое.
Глубина реки Преголя неравномерна и изменяется на всем протяжении от истока до устья.В месте слияния она составляет всего 2-3 метра, в низовьях этот показатель колеблется в пределах 8-16 метров. В низовьях, у деревни Озерки, река делится на две части: северный рукав (Новая Преголя) и южный рукав (Старая Преголя).
Они соединены между собой каналами, образуя островки различных размеров. За самым большим и известным островом Канта они снова сливаются и единым потоком впадают в Калининградский залив. Рукавом можно назвать реку Дейму, которая у города Гвардейска ответвляется и течет отдельно, впадая в Куршский залив.
Гидрографические характеристики
Река Преголя в Калининградской области разливается два раза в год. С конца марта по апрель — весеннее половодье, второй раз оно приходится на летне-осенний период. Благодаря им в пойме реки образуются старо-малые озера. Самые большие – Пустая и Воронья. Река несет свои воды в два залива Балтийского моря. Через Дейм она впадает в Куршский залив, куда доставляет до 40% всего объема воды.Остальные 60% приходится на Калининград.
Power Prefect смешанный. Основная часть, около 40 %, пополняется за счет дождей, которые в этой местности довольно часты. На 35% сток воды происходит за счет таяния снега. Остальные 25% река получает за счет подземных вод. Во время паводков в большинстве случаев затапливается только пойма.
Но иногда во время половодья случаются паводки, бывают даже катастрофические, при которых затапливается большая часть территории. Скорость реки небольшая, так как она протекает по равнинной местности.
Притоки
Преголя пополняется водой за счет притоков, наиболее крупными из которых являются реки Анграпа, Инструч, Лава, Писса и Голубая. Также в него на всем протяжении течения впадает большое количество мелких речушек и ручьев. На правом берегу реки Лаковка, Гурьевка, Глубокая, Гремячья. На левом берегу – Байдуковка, Бобровая, Гвардейская, Большая.
происхождение имени
Греческий ученый Птолемей составил географическую карту районов Балтийского моря, которое он назвал Сарматским.В том месте, где сейчас протекает Прегола, указана река Грон, или Хронос. В XII-XIII веках оно имело другое название – Скара, его можно перевести как «кривая», «изогнутая». Племена пруссов, жившие в этих местах, дали ему название Прегиллис, что означало «низкое/глубокое место». Немцы называли ее Прегль. Русские, проживающие в этих местах, стали называть ее рекой Преголя.
Водная фауна
В реке обитает до сорока видов рыб, но в последнее время редко встречаются представители ценных видов водной фауны, например, форель.Это связано с плохой экологией, которая вызвана загрязнением реки промышленными и бытовыми отходами. Особенно это касается той части, которая проходит через Калининград.
В последнее время экологическое состояние реки несколько улучшилось в связи с остановкой на ЦБК (ЦБК), в связи с чем количество рыбы в ней увеличилось. Сокращение численности ценных видов рыб также связано с сокращением нереста, так как, проходя предустьевые районы, где расположен Калининград, рыбы погибают.
Некоторым счастливчикам может повезти, и они станут обладателями ценных трофеев в виде мускулистого японского краба, вес которого может достигать полутора килограммов.
Доставка
До прокладки железнодорожной линии Калининград – Черняховск река считалась главной транспортной артерией. С его помощью перемещались грузы и пассажиры. Судоходство стало возможным благодаря дноуглубительным работам и связи реки с Балтийским морем через канал.После того, как железная дорога была построена, количество грузов, перевозимых по реке, значительно сократилось. Тем не менее, он остается важным коммерческим путем.
Прогулка по реке Преголя
Если вы хотите увидеть Калининград с другой стороны, то воспользуйтесь услугами экскурсионно-прогулочных катеров. Их стоянки можно найти на реке в центре города или на кантовском остове возле собора. Экскурсия по Старому Преголе начинается. В нем можно увидеть практически все достопримечательности города: Юбилейный мост, здание Рыбной биржи, смотровую площадку «Маяк», Кёнигсбергскую биржу, место слияния Старого и Нового Прегеля, памятник морякам и рыбакам, погибшим при море, музей обороны и многое другое.Вы будете проплывать под всеми мостами города, однако для этого важна хорошая погода.
Мосты через реку Преголя
Мосты являются украшением реки и имеют большое народнохозяйственное значение. Всего на Преголе их 15. Девять мостов расположены в областном центре и шесть в других районах. Самые известные расположены в Калининграде: пешеходный «Юбилейный»; многоярусная регулируемая, не имеющая аналогов в России, так как по нижнему ярусу движутся вагоны, а по верхнему – железные дороги.
Музеи на реке
Река Преголя в Калининграде имеет огромное значение, без нее невозможно представить жизнь города. Он содержит известные достопримечательности. Один из них – Музей Мирового океана. Он расположен в самом центре города, недалеко от Южного вокзала. Здесь можно увидеть устройство подводной лодки Б-413, посетить знаменитый советский научно-исследовательский корабль «Витязь», НИС «Космонавт Виктор Пацаев», рыболовный траулер СРТ-129.
Право международной торговли, четвертое издание
Таблица дел liiii Union Transport
ТАБЛИЦА УСТАВОВ Администрация
Контракты (Права третьих лиц)
ТАБЛИЦА ЕВРОПЕЙСКОГО ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВА РЕШЕНИЕ

44/2001/EC (Положение о юрисдикции
593/2008/EC 72:
lxx Брюссельский протокол, разрешающий использование Pr
lxxii Приложение B (Правила МГК) (Unifo
lxxiv Гаагско-Висбийские правила 19768 и 7 стр. 03 900 78:
lxxvi Оговорка о грузах института B (con
lxxviii Конвенция ООН против транса
Согласительный регламент ЮНСИТРАЛ .. . .
LXXXIV Варшавская конвенция для ООН
lxxxviii Закон о международной торговле DE
xc Закон о международной торговле PGP Pret
ВВЕДЕНИЕ Свободная торговля между государствами -h
Введение Глава 1 Стандарт TRA
Получить разумные тарифы для груза
Глава 1: Стандартные торговые условия 9 (
оплата против тендера документов

глава r 1: Стандартные торговые условия 13
страховые взносы и бесплатные договорные права в отношении перевозчика
расчет квоты, и w
Глава 1: Стандартные торговые условия 23
Глава 1: Стандартные торговые условия 29
Глава 1: Стандартные торговые условия 33
покупатель несет ответственность за все расходы f

Глава 1: Стандартные торговые условия 39
крайне важны для покупателей s
окружающих обстоятельств.Нонет
Как указывалось ранее, ИНКОТЕРМС 2000 и
, что любые непредвиденные расходы и ar

III На перевозке товаров
Глава 2 Венская конвенция по
Глава 2: Венская конвенция о
Глава 2: Венская конвенция о
Глава 2: Венская конвенция о
Глава 2: Венская конвенция о
Глава 2: Венская конвенция о
Глава 2: Венская конвенция о
Глава 2: Венская конвенция о
Глава 2: Венская конвенция о
Глава 2: Венская конвенция о
Глава 2: Венская конвенция о

Глава 2: Венская конвенция о
Глава 2: Венская конвенция о
Глава 2: Венская конвенция о
Глава 2: Венская конвенция о
ОБЗОР Информационные технологии
104 Право международной торговли T Он INT
106 Международная торговля Закон также PL
110 Обязательно в большинстве юрисдикций
112 Международный коммерческий закон предоставляют
114 Международная торговая законодательство DAT
116 Международная торговая юридическая среда
120 провайдер не находится под общим
122 исключения, перечисленные в статье 2.
124 и 222:
124:
yumpu.com/en/document/view/8057667/international-trade-law-fourth-edition-international-ul/221″ title=”124 FURTHER READING International T”> 124126 Закона о международной торговле, что PO
128 Принципы основания Harmonisati
130 Типовой закон об электронной подписи
132 Право международной торговли с ограниченной ответственностью

Page 235 и 236:
138 Международный торговый закон ES
140 Компетенция международной торговли
142 Международная торговля Законми
Page 243 и 244:
146 МЕЖДУНАРОДНОЕ ТРУДУЮ ТРУДУЮЩЕСТВЕННОСТЬЮ
148 и 246:
148
152 Международный торговый закон
154
154 Международная торговая законодательство Minimis
Обзор Перевозка грузов FR
Введение Глава 5 Transportati
Версия представила новые пункты,
Глава 5: Перевозка грузов

Глава 5: Перевозка грузов
Глава 5: Перевозка грузов
учитывают эти события.40-й
. Страницы 276 и 277:
апельсиновый сок были старыми и протекали,
Поэтому имеет больше смысла в le
Глава 6: Коносаменты 185 phra
это хорошо иллюстрирует.В данном случае
глава 6: коносаменты 191 acqu
лишение их собственности в
Глава 6: Коносаменты 197 все,
Глава 6: Коносаменты 199 рядом с

Глава 6: Коносаменты 203 mess
Глава 6: Коносаменты 205 Davi
210 Однако трудно найти
212 срок.В случае нарушения, стороны осознали ошибку Immunities The SH
222 по обязательству в stow
224 Закон о международной торговле на
226 Это право удержания может быть осуществлено
Глава 8: Морская перевозка грузов

Глава 8: Морская перевозка грузов
Глава 8: Морская перевозка грузов
Глава 8: Морская перевозка грузов
Глава 8: Морская перевозка грузов
исключение может охватывать. Если имеется в виду
Глава 8: Морская перевозка грузов
Глава 8: Морская перевозка грузов
Глава 8: Морская перевозка грузов
Глава 8. Морская перевозка грузов
Глава 8. Морская перевозка грузов
, если коносамент выдан в

Глава 8: Морская перевозка грузов
Глава 8: Морские перевозки грузов
увеличение, однако, должно быть воплощено И РЕК 9000 3
Глава 9: Гамбургские правила и Re
Глава 9: Гамбургские правила и Re
упакованы грузоотправителем в контейнер
произошла задержка в доставке? Очевидной конвенцией является то, что право c
меры предосторожности, которые необходимо принять i
Глава 9: Гамбургские правила и Re
Глава 9: Гамбургские правила и Re
Глава 9: Гамбургские правила и Re
товаров или при большей сумме
Правила и Re
Особые вопросы Гаагские правила Гаагские правила-V
Особые вопросы Гаагские правила Гаагские правила-V
Особые вопросы Гаагские правила Гаагские правила-V
Особые вопросы Гаагские правила Гаагские правила-V

Гамбургские правила и правила
Re
900 и 429:
Глава 10 Международная карета o
Варшавская конвенция, продукт
Перевозчик теряет право на использование лимита
ЭЛЕКТРОННЫЙ ОБМЕН ДАННЫМИ (EDI) A
Точный момент, когда перевозчик
Утрата пределов ответственности Изменено
Если покупатель недоволен бывшим самолетом
Глава 10: Международные перевозки
. Истцы, зависимые
в Западном цифровом корпусе и других
рассмотрение перевозчику? Для Ins
Документальные формальности во время
Модификация договора CIM RU
Выбор форума Все другие действия R
Глава 12: Международная карета
Глава 12: Международная карета
Глава 12: Международная карета
Глава 12: Международная перевозка
большие, как правило, относятся к вагону
часть, которая согласно закону
путешествие, упаковка обычно
, который видел судебное обсуждение я
402 Закон о международной торговле ‘MT C
404 Право международной торговли Тип
408 и 506:
408 и 5067
410 Международная торговая законодательство CON
412 Международная торговая законодательство ответа
420 Международное торговое право Таблица 1
422 Таблица 13.4: Сравнение MTO L
424 Проблемы ЮНКТАД / ICC Правила MultiMo
Введение Глава 14 Marine Insu
Глава 14: Морское страхование 433 un
Различные виды полисов Voyage
Глава 14: Морское страхование 439 un

Глава 14: Морское страхование 441 go
интерес в их cl 11.1, что st
само собой приводит нас к d
Глава 14: Морское Страхование 447 ci
Полная потеря Согласно разделу 56(2), a

Таблица 14.1 Риски, подпадающие под действие Inst
(Исключения по пункту 5) Покрытие не распространяется на
466 (б) что он взял счет в ходу
472 Международная торговая законодательство Transpo
476 Закон о международной торговле У нас
478 Стороны международного торгового права
480 Международное торговое право С
486 Обязательства, найденные в ир
488 Подтвержденный кредит дает максимум
492 и 590:
492 любая дополнительная производительность
496 Закон о международной торговле
498 Международный торговый закон делает Th
500 Учитывая неопределенность, это было бы 9000 и 60067
502 Международная торговая постановка Informa
506 Гарант права международной торговли
508 Факторы права международной торговли
510 были назначены.168 Однако
512 Международная торговая коммерческая торговля HOUDE,
Введение Глава 16 Гражданские Юрис
Глава 16: Гражданская юрисдикция 519
Page 618 и 619:
Page 618 и 619:
yumpu.com/en/document/view/8057667/international-trade-law-fourth-edition-international-ul/618″ title=”Regulation and international conven”> Regulation and International ChangeГлава 16: Гражданская юрисдикция 523
Веб-сайт ответчика Соответствующие
Глава 16: Гражданская юрисдикция 527
Глава 16: Гражданская юрисдикция 529
Глава 16: Гражданская юрисдикция 531
ясно, что этот подход применяется к
Глава 16: Гражданская юрисдикция 535
Глава 16: Гражданская юрисдикция 537
Page 636 и 637:
Page 636 и 637:
Глава 16: Гражданская юрисдикция 541
Глава 16: Гражданская юрисдикция 543
Глава 16: Гражданская юрисдикция 545
Глава 16: Гражданская юрисдикция 547
Глава 16 : Гражданская юрисдикция 549
Глава 16: Гражданская юрисдикция 551
Глава 16: Гражданская юрисдикция 553
Глава 16: Гражданская юрисдикция 555
Глава 16: Гражданская юрисдикция 557
564 Закон о международной торговле Более того
566 Закон о международной торговле По статье
570 и 668:
570 Международная торговая законодательство LAS
572 Международная торговая законодательство Крыс
574 Международная торговая законодательство между
и 674 :576 Международный торговый закон Resizen
578 9006:
578 Международная торговая коммерческая сеть
и 678:580 Международная торговая закон ANGL
582 Закон международной торговли и des
584 Право международной торговли, неуместное h
586 Право международной торговли целиком 9 0003
588 и 686:
588 Международный торговый закон под T
590 Международная торгово-правовое упражнение
592 Международный торговый закон Это T
596 Право международной торговли The Giu
598 Право международной торговли non-ins
600 Международная торговая законодательство любой из
602 Закон международной торговли, когда TH
604 Международная торговая законодательство RES
Введение Глава 18 Зарубежные
Глава 18: Иностранные решения 609 t
Глава 18: Иностранные решения 611 T
Глава 18: Иностранные судебные решения 613 c
Европейский суд вынес решение в итальянском законодательстве
Глава 18: Иностранные решения Страница 616 17 7 17
Глава 18: Иностранные решения 619 A
Глава 18: Иностранные решения 621 R 9000 и 70067
Введение Глава 19 Арбитраж
Глава 19: Арбитраж 625 CO
Глава 19: 925:
Глава 19: Арбитраж 627 из PR
Page 726 и 727:
Процесс поклонника и исполнения
Однако этот тип арбитража D
Глава 19: Арбитраж 633 должны быть применимы
d по существу дела
Глава 19: Арбитраж 639 (e) des
Глава 19: Арбитраж 641 Закон 199 4 19 4
Глава 19: арбитраж 645 другой т
Глава 19: арбитраж 647 пур
ДАЛЕЕ ЧТЕНИЕ Глава 19: ARBITRA
Page 749 и 750:
Page 749 и 750:
652 Международный торговый закон означает W
654 Нью-752:
654 Закон о международной торговле CONC
656 Разработки в Англии Interna
658 Право международной торговли, подтверждение
660 Право международной торговли, вопрос
662 Право международной торговли, стр.
664 Закон о международной торговле в качестве предложения
666.73 Шотландские Parli
Часть VI Коррупция
Page 770 и 771:
Глава 21 Боевая коррупция в I
Глава 21: Борьба с коррупцией в
Глава 21: боевая коррупция в
Глава 21: боевая коррупция в
Page 778 и 779:
воплощено в арт 250-99:
намеренно.Статья 16
Глава 21: Боевые коррупции в
Page 784 и 785:
Защита экспертов и свидетелей
Глава 21: Борьба с коррупцией в
Глава 21:
Глава 21: боевая коррупция в
Page 790 и 791:
Page 790 и 791:
Page 790 и 791:
Page 790 и 791:
Page 790 и 791:
. Приложение 1 Gencon (как пересмотрено 1922
Приложение 1: Gencon (как пересмотрено 1922
702 Международный торговый закон
704 Международный торговый закон
706 Право международной торговли
708 Право международной торговли
710 Международный Закон о торговле
712 Международный торговый закон
714 Международная торговая законодательство
716 Международный торговый закон
718 Международный торговый закон
720 Международная торговая законодательство
722 Международная торговая законодательство
724 Международный торговый закон
726 Повышение к правоустанавливающему документу
728 временная помощь.. . . . . . .
730 электронные подписи и UNCIT
732 общая авария. . . . . . . .
734 и 832:
734 сроки в разных карете
736 Правила по умолчанию под Rome Over
738 Электронные данные обмен данными и
Drodger Duty – Quest – Мир Варкрафта
Драгируйте земснаряд и принесите его к куче щебня.Подождите, пока он прокопается в куче, и соберите Gem of Binding.Описание
Вы привели в порядок бассейн с навозом, чтобы мы могли сделать несколько земснарядов, но эти пожиратели будут продолжать создавать проблемы. Нам понадобится Gem of Binding, чтобы мы могли вытащить крупнокалиберную пушку для защиты бассейна. Я покажу вам, как выкопать несколько одноразовых земснарядов для работы. Заставьте их копаться в щебне, чтобы найти для нас самоцвет связывания, а затем мы превратим их всех в большую пушку, чтобы вышвырнуть этих пожирателей отсюда!У тебя есть драгоценный камень?
На нем немного пожирающего дерьма, но сойдет.
Награды
Вы получите:Прибыль
По завершении этого квеста вы получите: Посмотрите, выполнили ли вы это ранее, набрав:/run print(C_QuestLog.IsQuestFlaggedCompleted(57474))
Связанные
Пожертвовать
Просто найдите свой снимок экрана, используя форму ниже.Скриншоты, содержащие элементы пользовательского интерфейса, обычно отклоняются сразу же после просмотра, то же самое касается скриншотов из просмотра моделей или экрана выбора персонажа.
Чем выше качество, тем лучше!
Wowhead Client — это небольшое приложение, которое мы используем для поддержания нашей базы данных в актуальном состоянии и для предоставления вам дополнительных полезных функций на веб-сайте!
Он служит двум основным целям:
Он поддерживает дополнение WoW под названием Wowhead Looter , которое собирает данные во время игры!
Он загружает собранные данные на Wowhead, чтобы поддерживать базу данных в актуальном состоянии!
Вы также можете использовать его для отслеживания выполненных заданий, рецептов, средств передвижения, питомцев-компаньонов и титулов!
Так чего же ты ждешь? Скачать клиент и начать.
Дредген Йор [1] (псевдоним, настоящее имя Резил Аззир [2] ) был печально известным Стражем, который пал во Тьму и стал одним из самых ненавистных злодеев человечества. Сначала он был вооружен автоматической винтовкой, известной как Inferno [2] , и ручной пушкой Rose, которая позже стала Thorn, которая в руках The Guardian стала Lumina. [3] Биография[править]Хранитель надеждыРезил Аззир был возрожден своим Призраком в Темные Века и, в конце концов, добрался до обширного лагеря беженцев, который находился под Странником. Многие из выживших там поклонялись Страннику как богу, и среди выживших начали формироваться Фракции. Многие из товарищей Резила по Воскресению начали выбирать Фракции на сторону в качестве чемпионов и силовиков, создавая напряжение и беспокойство в святилище, поскольку военные действия между Фракциями начали превращаться в открытый конфликт.Резил и несколько других Восставших, которые хотели следовать более благородным путем, видели в Фракциях и их конфликте угрозу безопасности и надежде остатков человечества, в то время как Восставшие, примкнувшие к Фракциям, считали, что они злоупотребляют своим Светом. Этот спор вылился в Войны фракций, которые закончились, когда Падшие начали свои первые нападения на беженцев. Резил стал чемпионом обоих конфликтов, помогая сломить силу Фракций и дать отпор Падшим, заставив многих выживших обратиться к нему как к герою, а некоторые предположили, что он мог быть богом.Когда сила фракций была сломлена, лагерь объединился в Последний город и начал строить стены для защиты от дальнейших атак по мере прибытия новых выживших и Восставших, а те, кто взялся за оружие для защиты Последнего города, стали известны как Стражи. Резил провел годы, наблюдая, как Стены и Последний Город крепнут, по мере того как надежда расцветала в выживших, но его стали беспокоить старые истории, которые он слышал шепотом в Тёмные века от слуг Тьмы, ожидающих завершения того, что началось во время Коллапса.В конце каждого дня он смотрел на Луну и размышлял о таящейся там угрозе. [4] Резил начал выходить из Последнего города, чтобы бороться с потенциальными угрозами, прежде чем они смогут нанести удар и спасти других выживших, чтобы привести их в Последний город. Его усилия вызвали вражду Падших. В конце концов, капитан Дома Дьяволов по имени Эксори устроил засаду на Резила и попытался убить его, чтобы получить славу и статус среди своих собратьев. Тем не менее, Резил смог легко отразить засаду, сразив Отбросов Эксори с помощью своей автоматической винтовки «Инферно».Пока он избивал Капитана Дьяволов до смерти, его мысли уже обратились к тому, какой конфликт будет следующим. [5] Резил объединился с двумя другими Стражами по имени Хасса и Товер, чтобы убить келла, чей Кетч находился в Тесканской долине между двумя горными вершинами. Каждый из них выпустил ракету по группе патрулирующих Скифов, привлекая внимание Падших к скале, где они находились. Резил приказал Хассе и Товеру уйти и увести Скифов на своих Воробьях, но Хасса возразил, что он не может сражаться с целым Кетчем в одиночку.Он заверил ее, что Кетч не был его целью, зная, что она ненавидит его планы, и начал рассказывать им, где они встретятся впоследствии, когда Товер вмешался, что они не смогут встретиться, если он будет мертв. Улыбнувшись беспокойству своего друга, Резил приказал им еще раз идти и смотрел, как они умчались через лес, преследуемые скифами. Спустившись со скалы к укрепившемуся и готовому Падшему на собственном Воробье, Резил попросил своего Призрака отойти и быстро оживить его, когда он увидит подходящий момент.Хотя он был обеспокоен тем, что план Резила включал смерть, его призрак согласился довериться ему. Прыгнув в середину формирования Падших, Резил сразил многочисленных Падших, прежде чем был повержен обстрелом из оружия Кетча. Падшие быстро окружили его тело, когда Келл прибыл на скифе с Кетча и поднял тело Стража над головой в качестве трофея. В этот момент его Призрак оживил Резила, и он быстро сунул Роуз под челюсть Келла и казнил его, прежде чем лидер Падших успел его выбросить.Ошеломленные потерей своего лидера, Падшие окружили Резила, который ворвался в их ряды своими способностями Страйкера и разрушил их энергией Дуги. Быстро призвав своего Воробья, Резил сбежал, прежде чем Кетч смог снова выстрелить. Обрадовавшись тому, что им это удалось, его Призрак предложил никогда больше не делать ничего подобного, но Резил не ответил, думая про себя, что с постоянной войной «никогда» было иллюзией. [5] Позже Резил и несколько других Стражей в течение нескольких недель выслеживали группу падших рейдеров, но настигли их, когда они напали на поселение, известное как Северный канал.Уничтожив рейдеров, Резил с горечью подумал, что если бы они догнали их быстрее, город был бы спасен, а не разрушен лишь частично с некоторыми выжившими. Многие из них решили покинуть руины своего дома ради безопасности Последнего Города, хотя некоторые решили остаться и отстроить заново. Когда он и его товарищи-Стражи отправились сопровождать беженцев, Резил восхищался мужеством и решимостью тех, кто остался, но знал, что однажды за ними придет смерть. [5] Во тьму[править]Обеспокоенный странными кошмарами, Резил отправился на Луну, предположительно в поисках Улья, и встретил Ксиора Благословенного, который предсказал, что однажды он падет. [6] Неустрашимая Резил часами сражалась со своим супругом, безымянным Рыцарем Улья, запертым в Адской Пасти. Ему удастся убить Рыцаря, чей хитин он взял в качестве трофея, чтобы украсить Роуз, прежде чем он ушел со своим Призраком, чтобы предупредить Город, не подозревая о порче, которая позже повлияет на него. [2] В конце концов он был полностью захвачен шепотом Волшебника Улья, испорченного его Розой; отказавшись от своего имени, Дреджен Йор начал владеть темной магией Улья, бессмысленно убивая невинных и поглощая их Свет. [7] [8] Он расстался со своим Призраком на Марсе, которого он считал своим последним настоящим другом, после долгих дебатов, в ходе которых его Призрак пытался заставить его увидеть ошибочность своего пути. [1] Мотивы Йора до сих пор остаются загадкой, но ясно то, что он потерял надежду и веру в дело Стражей, [4] , и вместо этого преследовал свою извращенную версию «мира». . Он также хотел, чтобы память о его прежней жизни героя оставалась неиспорченной, чтобы его жертвы боялись его еще больше, когда поняли, кем он был. [1] Он даже жаждал Света других, хотя это может быть больше из-за влияния Шипа или Улья и их паразитической природы. Кампания Разрушения[править]Йор несет ответственность за разрушение поселения Паламон и смерть его защитника, Хранителя и владельца Последнего Слова Джарена Уорда. [9] Тем не менее, он пощадил Призрака Уорда и его молодого протеже, Шина Мальфура, поскольку он ожидал, что Шин выследит его в жажде мести, надеясь совратить его во Тьму.Подтверждено, что он убил двух других Стражей: Охотника, Паханина [10] и Титана Талора, которые правили непобедимым в Горниле до одного судьбоносного матча, в котором он оказался не на том конце Торна. [11] Смерть[править]Йор в конце концов пал перед Шином Малфуром в схватке на Хребте Двиндлера. [12] Шин описал Йора как «самую темную тень, которую он когда-либо знал». [13] Легенда о легендарной схватке Дредгена Йора и Шина Малфура известна каждому Стрелку-Охотнику. [14] Спустя годы после кончины Йора его темная легенда, тем не менее, заработала среди Стражей последователей в виде Теней Йора, группы бойцов Горнила, которые используют очищенные копии Торна, [15] [16] [17] и попытаться пойти по стопам Йора, объясняя его злодеяния непонятым отчаянием. [18]
|
Добавить комментарий